Музыка в темноте. Валентина Горлова

яни он в окно, то лишь смутно бы различил старые ивовые деревья, по памяти угадывая их уродливые силуэты, похожие на гигантских злобных горбунов. Мужчина изредка посмеивался, словно вспоминал какой-то старый анекдот, а потом замолкал и снова погружался в трясину вязкого, разрушительного молчания. И кто знает, что творилось у него в голове в эти минуты; какое кораблекрушение терпел флот благородных идей, или, может, сердце, подобно падающему самолету, летело вниз со страшной высоты, чтобы встретить свою гибель и оставить после себя лишь крохотный черный ящичек, который люди побоятся открыть.

      – Я же сказал тебе, уходи, – мужчина резко вскочил на ноги и принялся ходить туда-сюда по комнате. Полы неприятно скрипели под его грязными ботинками с развязанными шнурками. Но он не замечал ни этот омерзительный скрип, ни шнурки, и даже тот факт, что он потерял правую набойку и его каблук пронзительно цокал по половицам, его нисколько не волновал. Напротив, он вытолкал реальность взашей и закрыл дверь на замок, чтобы она не вошла без спросу, намеренно отключил телефон, ведь ни дай Бог втянут в мирскую суету.

      – Ну, чего ты хочешь? Чтобы я еще раз сказал, что я люблю тебя? На прошлой неделе тебе не было до этого никакого дела, – он яростно размахивал руками, постоянно поворачиваясь к входной двери. Вот уже полчаса там стояла худая бледная женщина в белом платье. Платье было грязное, а подол порван. Она переминалась с ноги на ногу: ее босые ступни посинели от холода.

      – Ты даже не позволил мне обуться напоследок. Я мерзну, – сказала она тихо, еле шевеля дрожащими губами. – Дай хотя бы шарф, я укрою плечи.

      – Уходи, уходи! Я не желаю тебя больше слышать, – мужчина заткнул уши руками и зажмурил глаза. – Тебя здесь быть не должно. Все кончено. Я сделал то, что от меня требуется, и мне скоро тоже пора уходить.

      – Единственное, о чем я жалею, так это о том конверте, который я послала тебе. Лучше бы ты тогда умер, – женщина беззвучно пошла на кухню, становясь прозрачной и сливаясь с темно-синими тенями дома, принимая форму ушедших в небытие желаний. Слава Богу, она замолчала, и с ее полуприсутствием можно было ненадолго смириться.

      – И действительно, лучше бы я тогда умер, – он лег на пол и раскинул в стороны руки, готовый то ли быть распятым, то ли принять благословение свыше.

      Часть первая. «Сумрачная музыка»

      Глава I

      Был обычный апрельский день: солнце таращилось в окно желтым радостным глазом, заполняя комнату нежными всполохами на стенах, шкафах, тонкими полосками ложась на пол. Питер поморщился, выглядывая во двор:

      – Ненавижу яркое солнце! Кто вообще придумал утро? Хочется сдохнуть, ей Богу.

      Он нехотя направился на кухню, взлохмаченный, раздраженный. Утренний кофе – плохой кофе. Рецепторы еще не проснулись, нет никакого желания жевать сэндвич или читать новости. Если бы люди знали, что обычное утро, похожее на сотни других, непримечательное, прожитое в спешке – прелюдия к хорошим или, по меньшей мере, интересным событиям, которые имеют обыкновение случаться в жизни многих молодых и одиноких людей во время пятничного кутежа, то, возможно, им было бы немного легче вставать с кровати.

      Питер не любил детей, животных и людей. По утрам – особенно, и к его ненависти можно было приплюсовать яркий свет, сгоревшую яичницу и отражение в зеркале. Сейчас все это раздражало его в унисон: за окном гомонили толпы школьников, гавкали собаки, бодро и громко начинали свой день неугомонные жаворонки.

      – Господи! Опять сегодня надо идти к этим дебилам! Если они провалят экзамен, я их перестреляю! – Питер имел привычку говорить сам с собой, потому что вот уже пять лет жил абсолютно один (что его, впрочем, устраивало) и ненавидел болтать по телефону. «Дебилами» были первокурсники колледжа, где он работал преподавателем высшей математики. Математика любит порядок: в доме Питера все было на своих местах, книги стояли по темам, сверкая хрупкими корешками, рубашки сложены по цвету. В голове он тоже любил наводить порядок, хотя допускал наличие творческого хаоса, из которого рождаются гениальные идеи. Несмотря на видимое благополучие и чистоту дома, Питер, будучи человеком возвышенным и оттого весьма непрактичным, постоянно терпел бытовые катастрофы с глажкой, стиркой, забиванием гвоздей в нужные места и т.д. Этот список можно продолжать до бесконечности.

      Он был в таком странном возрасте, что-то между тридцатью и сорока годами, стройный и высокий, с живой мимикой и очаровательной улыбкой (после полудня). Его можно было бы назвать красивым: он выглядел моложе своих ровесников. Он не лысел, не седел, в то время как многие мужчины средних лет выглядели намного хуже него, имея рыхлый пивной живот или блестящую лысину, темные зубы и отсутствие всякого интереса к жизни. Бабушка ему всегда говорила, что у него невероятно проницательные, глубокие глаза цвета неба перед майской грозой (лишенные поэзии люди называют такие глаза серыми), и Питер ей верил. Бабушки всегда правы. Также он был в меру амбициозен, не обременен семейными заботами, мог похвастаться завидным здоровьем и был в хорошем смысле старомоден. Питер развелся с женой пять лет назад и не жалел об этом. Пряча иногда снобизм и ненависть в дальний