Ручки белые. Юрий Табашников

ночи нужно было достичь определённой на карте стоянки. В редких случаях то были городские этапные тюрьмы, а в основном полу этапные остановки, разбросанные по лесам и полям. Огороженные тыном, с бараками, где зачастую смешивались мужчины с женщинами.

      Во время одного из таких привалов поздним вечером стоило Агафье с толпой войти в загаженный барак, запах от которого предупредил о жилище ещё за версту, как один из арестантов, здоровенный мужик с чёрной, как смоль бородой, закрыл ей рот широченной ладонью и в угол поволок.

      – Ты, девка, не ерепенься… С тебя не убудет… – зашептал он на ухо жертве. – А если пискнешь, шею живо сверну.

      Не успел он и нескольких шагов сделать, как вдруг повалился на землю. Агафья увидела, отшатнувшись и испугавшись, как у её ног с кровавой пеной у рта танцует последний танец несостоявшийся насильник, перебирая от боли неведомые ступеньки ногами, ведущие наверняка не на небо. Быстро подняла голову и заметила нырнувшую в толпу фигуру Васьки. Ударил он ножом противника быстро и ловко, словно молния сверкнула. Те же, кто заметил выпад, быстро глаза в сторону отвели, будто ничего и не видели. А Копытце уловил на себе взгляд Агафьи, улыбнулся и подмигнул ей.

      Утром начался нешуточный переполох, пошли на дворе и в бараках суета да крики. Начальник конвоя, как увидел холодный труп, так и завыл, не хуже как собаки Луну приветствуют:

      – Что ж вы, ироды, со мной делаете? Кто сие злодейство учинил?

      Молчали выстроенные в шеренгу арестанты, потупив глаза. Никто слова не вымолвил.

      – Лишу я вас и корки хлеба, если не заговорите! Сознавайтесь, мерзавцы!

      Опять никто не пожелал говорить. Боялись все Ваську и его дружков больше грозного начальства.

      – Вот ведь оказия! Сколько мне на руки заключённых выдали, столько и сдать я должен по прибытию, а то не миновать неприятностей и взысканий, – с горечью произнёс офицер и распорядился схватить первого попавшегося на тракте мужика, чтобы уравнять исконный счёт.

      Несчастный долго испуганно озирался. Смотрел с нескрываемым страхом и замешательством вокруг, пока ему ноги в кандалы заковывали, на оставленную на тракте лошадь и телегу и только растерянно бормотал:

      – Как же так, братцы? Да за что? Да в чём же я виноватый, объясните? – чем немало рассмешил колодников.

      И снова потянулась длинная шеренга, опять доведённая до нужного количества по бескрайним просторам под крики безумного арестанта:

      – Русь ты бродячая! Не мать, а мачеха!

      Через пару недель в одном уездном городе случилось так, что и Васька перестал быть защитником и непробиваемой надёжной стеной для Агафьи. В этапной тюрьме, едва только втянули и засосали ворота несчастные души, заметил необычную арестантку комендант и велел поместить её в особый острог, а к двери часового поставил.

      Понимая, с какой целью изолировали её от остальных, девушка с ужасом ждала наступающей темноты.

      Не видя никакого выхода и спасения, схватилась от отчаянья за последнее известное