Фотофиниш. Свет гаснет. Найо Марш

двери в студию, Аллейн остановился:

      – Секундочку.

      Он вошел. Трой сидела на краю подиума и выглядела очень несчастной. Она вскочила ему навстречу.

      – Ты все знаешь? – спросил он.

      – Синьор Латтьенцо пришел и сказал мне. Рори, какой ужас!

      – Знаю. Жди здесь. Хорошо? Или хочешь лечь?

      – Я в порядке. Мне кажется, я еще не до конца поверила в то, что это случилось.

      – Я недолго, обещаю.

      – Не думай обо мне. Я в порядке. Рори, синьор Латтьенцо, кажется, считает, что это был Филин, фотограф. Это возможно?

      – Думаю, вряд ли.

      – Я не очень-то верю в существование этого фотографа.

      – Мы поговорим об этом потом, если хочешь. А пока что найди мне, пожалуйста, мой фотоаппарат, большую колонковую кисть и тальк во флаконе с распылителем.

      – Конечно. В нашей ванной есть по меньшей мере три таких флакона. Почему люди вечно дарят друг другу тальковую присыпку и никогда не пользуются ею сами?

      – Надо в этом разобраться, когда будет время. Я вернусь за всеми этими вещами.

      Аллейн поцеловал жену и вернулся к доктору.

      Комната Руперта Бартоломью была через две двери дальше по коридору. Доктор Кармайкл остановился.

      – Он не знает, – сказал он. – Если, конечно, кто-нибудь не пришел и не сказал ему.

      – Если он принял пилюлю Латтьенцо, то должен сейчас спать.

      – По идее да. Но эти таблетки самого слабого действия.

      Доктор Кармайкл открыл дверь, Аллейн вошел вслед за ним.

      Руперт не спал. Он даже не разделся. Он сидел на кровати, выпрямившись и обхватив руками колени, и показался им совсем юным.

      – Здравствуйте! – сказал доктор Кармайкл. – Это еще что такое? Вы должны были крепко спать. – Он взглянул на прикроватный столик с зажженной лампой, стаканом воды и лежащей рядом таблеткой. – Значит, вы не приняли таблетку, которую дал вам Латтьенцо. Почему?

      – Не захотел. Я хочу знать, что происходит. Все эти крики и беготня. – Бартоломью посмотрел на Аллейна. – Это была она? Белла? Это из-за меня? Я хочу знать. Что я наделал?

      Доктор Кармайкл взялся пальцами за запястье Руперта.

      – Ничего вы не наделали. Успокойтесь.

      – Тогда почему…

      – Суматоха, – сказал Аллейн, – не имела к вам никакого отношения. Насколько нам известно. Абсолютно. Это кричала Мария.

      На лице Руперта появилось и тут же исчезло выражение, которое при менее драматичных обстоятельствах можно было бы описать как обиженное; затем он искоса посмотрел на них и спросил:

      – Тогда почему Мария кричала?

      Аллейн обменялся взглядами с доктором, и тот едва заметно кивнул.

      – Ну? – требовательно повторил Бартоломью.

      – Потому, – сказал Аллейн, – что случилось несчастье. Трагедия. Смерть. Для вас это будет потрясением, но, насколько мы можем судить (надо признаться, не слишком глубоко), нет причин связывать это с тем, что произошло после спектакля. Вы все равно об этом узнаете, так что нет смысла утаивать это от вас.

      – Смерть? Вы хотите сказать… Вы же не о… Белле?

      – Боюсь,