Падение в песок. Ирина Линник

так вот. Просто ширнуться. Пусть тебя дьявол ширнет в очко, сукин ты сын.

      Я выпал из суда и сразу попал в похоронный хоровод. Костюмы, гробы, цветы, служба – все это пролетало мимо меня, почти меня не касаясь. Марта и ее муж Тони, тот самый, который заблевал нам прихожую, позаботились обо всем. Я сидел в прекрасно скроенном черном костюме, смотрел, как земля падает на крышки гробов, и думал о том, что я бы не прочь присоединиться к ним. Земля бы падала и на мой гроб, я бы лежал там на подушках, и не было бы нужно заботиться о том, чтобы прожить следующий день.

      ***

      Морская Пехота нравилась мне своей прекрасной и удручающей рутиной. Мне не нужно было думать ни о чем, пока я был на базе. Подъем, упражнения, чистка винтовки, упражнения, бег, спарринги, отбой. Прекрасно однообразные, расписанные по минутам дни. Все уже решили за меня – сколько я должен есть, весить и срать. Были определенные нормы физической нагрузки, и от меня требовалось выполнять их. На этом все. Когда у меня было свободное время, я снова упражнялся. Мне было нетрудно, наоборот, я был рад, что могу чем-то себя занять.

      Я знал, что дома просто-напросто двинусь. Я бы не знал, куда себя деть, перессорился бы со всеми родственниками и, по итогу, кто-то бы начал ненавязчиво советовать сперва пить те «чудные белые таблетки, их еще принимала чья-то тетушка», а потом и съездить кое-куда, просто так, доктор просто посмотрит. Понимаете, моя семья была немного…в стороне от остальных родственников. Мы как бы жили в своем мирке. Мы, может, и были стереотипной американской семьей, но я не могу сказать, что мать и отец поддерживали тесную связь со всеми своими родными, и, разумеется, это осуждалось.

      В Пехоте не нашлось бы ни одного человека, который бы осуждал меня просто так. Мой инструктор мог десять раз вытереть об меня ноги, но он бы не стал выводить меня на разговор, придерживая за плечо, как однажды делал мой дядя, когда ему показалось, что со мной «что-то не ладно». Парни в моей казарме не лезли в мою жизнь, если я сам не начинал разговор, и никогда не вытягивали из меня детали. Пехота была именно тем, что мне было больше всего нужно на тот момент.

      ***

      Свежий аромат апреля сменился на удушающую и тяжелую вонь белых лилий. Кто это вообще придумал, тащить эту мерзость на похороны? Будто семье погибших и без того недостаточно хреново, а тут еще эти приторно-сладкие цветы, которые будто напоминают тебе: «Эй парень, а ведь в твоей семье все трупы, смотри, не забудь это».

      Я не особенно запомнил похороны, но что мне врезалось в память – так это мои разбитые костяшки, губы моего двоюродного брата, все в крови, чей-то истошный женский вопль и мешанина ботинок и туфель на деревянном полу, на который я рухнул. Мир начал вращаться, будто кто-то огромный и невидимый раскручивал его за тонкую цепочку, а я вращался вместе с ним и хотел только одного: чтобы белые лилии перестали пахнуть.

      ***

      На дворе стоял август 1990 года. Мою стрелковую роту перебросили на юг Кувейта, в Кэмп-Морелл, чтобы «укреплять позиции США и концентрировать военную мощь