Когда кончаются праздники. Ирина Анатольевна Бухарина

она была обычной, невзрачной бело-серой кофточкой, какие тоже носили все девчонки. Но мама умудрилась покрасить ее, кажется, фурацилином, и я стала похожа на маленького желтого цыпленка. Мне нравилось. Во всяком случае такой кофты ни у кого не было. А, может, и шапку она каким-то образом сумела покрасить…

      В бабушкином доме раньше всегда было многолюдно. Кроме нас здесь жила папина сестра тетя Фая с мужем и сыном Пашкой. Пашка на год моложе меня. Когда нас одевали и выводили на улицу, мы были похожи, как близнецы – серые шубейки, подпоясанные ремешками, круглые темные шапки, желтая появилась позже, шарфы, завязанные на шее сзади и только красные валенки были признаком моей девчачьей принадлежности.

      Еще в квартире жила тетя Шура – бабушкина сестра и ее дочка Валя, уже взрослая девушка. Где мы там все размещались, я не знаю. Помню только, что в маленькой комнате над кроватью было устроено еще одно ложе – деревянные полати, сейчас сказали бы, что это была двухъярусная кровать. Теперь-то я вижу, что потолок в комнате довольно низкий и, наверное, взрослые, как в купе поезда, упирались в полати головой, даже когда сидели. Но нам с Пашкой казалось, что находятся они очень высоко, и мы то и дело просили, чтобы кто-то из родителей закинул нас наверх. Смотреть оттуда вниз было и страшно и весело.

      Потом Пашка с родителями получили квартиру и переехали куда-то за вокзал на лесозавод. Все так и говорили – они живут на лесозаводе. Теперь Пашка приходил к нам в гости по выходным и праздникам. Взрослые устраивали застолье в большой комнате, а нас оставляли одних играть. Мы строили башни из деревянных кубиков. Вернее строила я, а Пашка тут же со смехом сбивал их, что было обидно. Играть в машинки мне не интересно, а в дочки-матери Пашка играть не хотел. Тогда я шла к маме и приставала к ней обычно с одним и тем же вопросом – ну, мама, мне скучно, что бы мне поделать?

      Когда мама была свободна или занималась домашними делами, она развлекала меня историями из своего детства, рассказывала какие-нибудь интересные вещи о том, как жила в деревне, бегала по полям и лесам, как во время войны собирала колоски в поле, как пекли хлеб из черной муки с лебедой, и хлеб этот был вкуснее всего на свете. Я часто просила маму:

      – Испеки мне хлеб из лебеды.

      – Я не умею печь хлеб, – говорила мама.

      – Ну хотя бы лепешки. Они же такие вкусные.

      – Да разве могут быть вкусными лепешки из травы?

      – А ты же сама говорила, что вкуснее ничего не ела.

      – Во-первых, была война и другого хлеба не было, поэтому любой хлеб казался вкусным. А во-вторых, я ела хлеб и запивала его молоком. Если будешь с молоком, я тебе испеку.

      Но поскольку молоко с противными желтыми пенками я не пила категорически, меня от него просто тошнило, то и разговор на этом прекращался.

      Хотя периодически о хлебе из лебеды я вспоминала снова. Я читала сказку, в которой Иванушка уходил из дому искать лучшую долю, и мать давала ему в дорогу лепешки из лебеды, которые он с удовольствием съедал по дороге и еще друзей угощал.