NWT. Три путешествия по канадской Арктике. В. И. Боярский

следуют за нами.

      Здесь путеводней нет звезды

      Чем эскимосские следы…

      Мы снова в пути. Ветерок достаточно умеренный, но в отношении видимости – полная безнадежность. Снежок, температура примерно градусов двадцать.

      Сегодня мы покинули гостеприимный Арвиат, распростились с ребятами. Кроме Лонни и Малколма, которым вскоре предстояло возвращение в Черчилл, провожать нас вышла целая толпа местных ребятишек. Естественно, пока мы собирались, собаки неистовствовали и рвались в бой. Им в отличие от нас отдых был, скорее, в нагрузку – так уж устроены ездовые собаки, приученные с самого малого возраста тянуть лямку час за часом, день за днем, а иногда и месяц за месяцем.

      Чтобы облегчить продвижение в нужном нам направлении, надо было отыскать накатанную местными охотниками тропу. В том, что она существует, не было никаких сомнений, ибо именно в направлении на запад от поселка раскинулась бескрайняя лесотундра, все еще изобиловавшая дичью. Несмотря на уверения местных охотников, что найти этот след совсем просто, мы нашли его не сразу, и это было не удивительно, учитывая исключительно плохую видимость и полное отсутствие тени и контраста. Вскоре, правда, мы его опять потеряли. Наши блуждания в это утро продолжались достаточно долго.

      Я шел все время впереди. Снег очень рыхлый, проваливается даже под лыжами, а там, где кустарник, была просто хрупкая корочка наста и под ним – пустота. Идти было достаточно трудно, и двигались мы медленно, но, что называется, уверенно, а уж собаки наши были, как обычно, на высоте.

      В конце концов, уже во второй половине дня, я все-таки вышел на след около старой полуразрушенной иглу и уверенно взял его. При этом, правда, мне пришлось значительно отклониться к северо-западу и даже к северу. След повел нас точно на запад, но метров через сто я его благополучно потерял.

      Сегодня очень плох Рекс. Скорее всего, что-то случилось с желудком – он и в Арвиате два дня чувствовал себя неважно: его периодически рвало и он отказывался от еды. Сегодня в упряжке он выступал, скорее, в роли влекомого, чем влекущего, практически не натягивал постромок, еле-еле успевая за остальными собаками. Рвота продолжалась, и, в конце концов, нам пришлось уложить его на нарты Уилла.

      Мы не представляли, что с ним делать – казалось, судьба его висит на волоске. Чертовски было жаль его, ведь мы прошли с ним вместе всю Антарктиду, где он показал себя настоящим бойцом. Да и молод он еще – всего четыре года, самый расцвет для ездовой собаки. Нам оставалось только ждать и надеяться, что, может быть, все обойдется.

      Потеряв след в очередной раз, я плюнул и пошел на запад по снежному бездорожью. Через некоторое время навстречу мне попался снегоход с санями. Он подрулил ко мне и остановился. На снегоходе сидел эскимос – старенький, но плечистый и уверенный с виду, беззубый, конечно, со сморщенным лицом. За стариком на санях лежало что-то загадочное – очевидно, туша какого-то убитого животного.

      «Where are you going?» – спросил меня эскимос. Собак еще видно не было, и ему