Я – телохранитель. Забыть убийство. Владимир Васильевич Гриньков

и заискрилась блёстками, но света, казалось, почти не добавилось: весь зал от потолка до пола был обшит резными панелями тёмного дерева, поэтому сумрак всего лишь отступил, но не растаял. Мрачная торжественная красота этого зала подавляла вошедших. Так же чувствовали себя, наверное, простолюдины, впервые попавшие в рыцарский замок своего хозяина.

      Послышались шаги на галерее.

      Силуэт старухи мелькнул, и вот она уже спускалась вниз по лестнице: прямая, будто шпагу проглотила, взгляд холодный, недобрый. Она остановилась в нескольких ступенях от подножья лестницы и смотрела сверху вниз на вошедших.

      – Я не хочу видеть никого, Стас, я же говорила, – произнесла она прежним громким голосом.

      Лисицын пошёл к лестнице, сказал что-то вроде: «Хорошо, мы сейчас обсудим», поднялся по ступеням, оказался у матери за спиной, ожидая, что она последует за ним, чтобы обговорить всё без посторонних, но женщина не шелохнулась, и уже было понятно, что она не сдвинется с места, и Лисицын остановился, не зная, что ему делать дальше, отчего вальяжность его как-то сама собой растаяла.

      – Пусть они уйдут! – потребовала женщина. – Рядом со мной будут только те люди, которых я хочу видеть!

      Ни Китайгородцев, ни Хамза, судя по всему, не входили в круг таких людей.

      – Всё будет так, как ты захочешь, – совершил временное тактическое отступление Лисицын. – Давай поднимемся наверх.

      Он всё ещё надеялся на то, что ему удастся увести мать в лабиринты этого огромного дома, подальше от посторонних ушей и глаз.

      Но женщина не оставила ему ни капли надежды.

      – Ты не слышал, что я тебе сказала? – сухо осведомилась она.

      Лисицын изменился в лице.

      – Хорошо, – сказал он неожиданно кротким голосом. – В этом доме не будет никого посторонних, если ты этого не хочешь. Я предполагал, что будет один человек. Всего лишь один. Но – нет так нет. Тем не менее, охрана всё-таки нужна. Ты здесь одна, а вокруг лес…

      – Я не нуждаюсь…

      – И мне очень тревожно за тебя, поверь, – продолжал Лисицын. – Поэтому я сделаю иначе. Мы поставим здесь забор. Высокий, крепкий. Поставим дом для охраны, человека на четыре, я так думаю, – глянул вопросительно на Хамзу.

      – Люди у меня есть, – поддакнул понятливый Хамза.

      – Видеокамеры будут, освещение – всё честь по чести, – сказал Лисицын.

      – Я не собираюсь жить в тюрьме! – сердито произнесла женщина.

      – Дом надо охранять! – парировал Лисицын с жёсткостью.

      Он решительно пошёл вверх по лестнице.

      Женщина помедлила секунду, потом направилась вслед за сыном.

* * *

      Лисицын уехал спустя час.

      – Я обо всем договорился, всё нормально, – сказал он перед отъездом, обращаясь не к Хамзе, а к Китайгородцеву.

      Будто заранее извинялся перед Китайгородцевым, понимая, как непросто тому здесь придётся. Даже похлопал ободряюще Китайгородцева по плечу. Спросил:

      – Когда ты сможешь сюда переселиться?

      – Уже завтра, если потребуется.

      – Хорошо, – одобрил Лисицын. – Поживёшь тут.