Се, стою у двери и стучу. Лариса Розена

веки, длинная льняная коса. Что-то в ней было от одиноко-печальной осени. Тот же тусклый, неяркий свет, та же слабая надежда на жизнь, то же проникновение…

      – Что с девушкой? – спросил почему-то смутившись.

      – Не знаем, тает, словно весенний снег…

      – Сейчас посмотрим ауру, – засуетился я. Поняв неловкость моего поведения, дерзко спросил:

      – Как Вас зовут, мадемуазель?

      – Мария…

      – Красивое имя, оно Вам идет. Вернее, Вашей прическе, – рискнул пошутить, – то и баса, что руса коса.12

      Она улыбнулась. И точно живой лучик солнца коснулся ее лица, и затрепетали потускневшие озера глаз… Смотрел и не мог оторваться от этого мягкого сияния: « Где же я видел тебя раньше? Ты пришла ко мне из мучительных грез… Вот она та, ради которой хочется жить, вот она. Когда я еще в колыбели лежал, ты мне уже снилась…»

      Скажи, когда-нибудь ты находил,

      Как ты, вторую половину

      Из крови, смеха, жизни и тоски?

      Ну если ты не находил еще,

      То боль твоя не так глубока…

      И точно хрупкий лед в половодье, стали уплывать ее недоверие и холодность. Она удобно примостилась на сиденье. И я принялся за лечение. Приятно было даже присутствовать рядом. То ли она ошеломляла трогательной хрупкостью, то ли излучала внутреннее тепло. Когда касался ее прозрачного лица, мне становилось легко-легко. Так бывает летом в поле. Идешь, травка опутывает ноги, солнце ласкает, воздух бодрит… И обо всем забываешь, так и шел бы бездумно и радостно целую жизнь…

      Она стала выздоравливать. Или это было наше обоюдное стремление к жизни, друг к другу? Я часто шутил с ней после сеансов:

      – Ну, сегодня пойдем на свидание?

      – Нет, не с кем…

      – А то убежала бы?

      – Может быть и так, – и она как-то неожиданно смущалась, светилась, звенела весенним колокольчиком. Надо ли говорить, что чувствовал я в такие моменты? Меня не было, были – Мы…

      Сначала я не понимал, что значу для нее. То мучился, что она меня не замечает и впадал в меланхолию, то вдруг решал – я для нее целый мир. И тогда расцветал. И вновь сомневался. Мне казалось, что я недостаточно красив, стар, с кривыми зубами, большими, оттопыренными ушами, редкими волосами, у меня очень длинный несуразный нос, темная кожа… Словом, такой, как я, не мог нравиться. Краснел при ней, как мальчишка, говорил несуразные глупости. Молил Бога, чтобы она не замечала моих недостатков…

      Однажды я прочитал ей сочиненное мной стихотворение:

      Стремлюсь коснуться солнечным лучом запястья, глаз

      И трепетным скольженьем вдруг изменить течение ресниц.

      И вздрогнешь ты в испуге или лени,

      Захочешь уловить ты этот лучик,

      Ответить мне волшебным озорством.

      Я не сдаюсь, порхаю на плечо, на тень из-под ключицы,

      Дальше, дальше.

      А может,

12

Баса – краса