Поколение одиночек. Владимир Бондаренко

сначала к себе на Алтай, но после того, как на Алтае чуть не угодил в тюрьму за избиение иностранца в самолете (после начала бомбежек Югославии), переехал в Крым, где живет большую часть времени.

Портрет отца

      И зеркало вспашут. И раннее детство

      Вернется к отцу, не заметив его,

      По скошенным травам прямого наследства,

      По желтому полю пути своего.

      И запах сгорающих крыльев. И слава

      Над желтой равниной зажженных свечей.

      И будет даровано каждому право

      Себя выбирать, и не будет ночей.

      Но стоит ступить на пустую равнину,

      Как рамкой резной обовьется она,

      И поле увидит отцовскую спину

      И небо с прямыми углами окна.

      А там, за окном, комнатенка худая,

      И маковым громом на тронном полу

      Играет младенец, и бездна седая

      Сухими кустами томится в углу.

      И мак погремушкой ударит по раме

      И камешком чиркнет, и вспыхнет она

      И гладь фотоснимка сырыми пластами,

      Как желтое поле, развалит до дна.

      Прояснится зеркало, зная, что где-то

      Плывет глубина по осенней воде,

      И тяжесть течёт, омывая предметы,

      И свет не куется на дальней звезде.

Иван Жданов

      Разговор с вечностью Ивана Жданова

      Познакомились мы с Иваном в семидесятые годы, на совещании молодых писателей Москвы и Подмосковья в Софрино. Он прогремел на том совещании своим знаменитым четверостишьем:

      Когда умирает птица,

      В ней плачет усталая пуля,

      Которая так хотела

      Всего лишь летать, как птица.

      Такой двойной реквием и по птице, и по пуле. Я нашумел тогда же своим манифестом прозы сорокалетних, впервые обозначив там, в Софрино, как единое литературное явление амбивалентную прозу Маканина и Кима, Киреева и Курчаткина, Личутина и Проханова…

      И мне, и Ивану Жданову досталось тогда от наших умудренных советским опытом руководителей, ему за излишнюю метафористичность, мне – за критическое вольнодумье, но, тем не менее, мы оба попали уже на всесоюзное седьмое совещание молодых писателей. На всесоюзном совещании он уже был молодой знаменитостью, на чтение его стихов при обсуждении слетались слушатели со всех других семинаров. Давид Кугультинов тогда же назвал его будущим классиком. Впрочем, мудрый старик оказался прав, даже прочитанные там, на совещании, стихи сегодня стали уже классикой XX века.

      Море, что зажато в клювах птиц, – дождь.

      Небо, помещенное в звезду, – ночь.

      Дерева невыполнимый жест – вихрь.

      …

      Музыки спиральный лабиринт – диск.

      Дерева, идущего на крест, – срез.

      Небо, разрывающее нас, – крест…

      Потом почти одновременно нас жестко обругали в «Правде», всемогущественном органе партийной печати. Его – за мелкотемность, меня – за антиленинский подход к литературе. Иван