Мирелла. Флор Веско

ромой мальчуган не могут идти. Лишь они и спасутся: чужак топит детей в реке, как потопил он крыс, а после уходит.

      Так гласит сказка. Увы! Не верьте детским небылицам да досужим сплетням. Не так всё приключилось, как толкуют. Что было – то гораздо хуже.

      I

      Давным-давно

      Выше всех в Гамельне, во главе града, стоял бургомистр. То был человек зрелых лет и пышной плоти. Вдобавок знал латынь. Сундуки его ломились от флоринов. Он сумел выгодно родиться и недурно нажиться.

      Ниже всех была Мирелла. Но нет нужды ее расписывать. Перечтите, что сказано о бургомистре, выверните наизнанку, и будет вам Мирелла.

      В то утро бургомистр пробудился с намерением необычайным и храбрым: облаголепить свой вид. Для чего собирался нарядиться попышнее, дабы во всей красе предстать на вечернем пиру. Пир он давал в своих хоромах, во славу святой Альдегунды, покровительницы вдов и кляч. Вино будет течь рекой, и за курами последуют пироги с оленятиной и поросятиной да жареные козочки.

      В то же утро Мирелла утвердилась в намерении не менее отчаянном: держаться как можно незаметней и услужливей. Для чего собиралась пониже склонять голову и сторониться всех, дабы избегнуть неробких взглядов и настойчивых рук и пережить в Гамельне еще один день.

      Оба не ведали, сколь трудно будет исполнить задуманное.

      Из почтения к чину его начнем с бургомистра. Во всей Священной империи народа германского только пятеро человек имели настоящее зеркало. И бургомистр был в их числе. (Иные, ежели доставала их охота узреть свою наружность, щурили глаз и созерцали размытый образ на натертой до блеска железке.)

      Бургомистр купил зеркало у бродяжного торговца, державшего путь из Константинополя. Отдав тысячу звонких золотых флоринов, он возобладал сим чародейским предметом. То был серебряный коробок, в коем лежало стекло, покрытое слоем олова со ртутью. Чуть сдвинешь крышку – чудо: зрящий находил в коробке свой лик, до того четкий, будто столкнулся нос к носу с соседом.

      Что не всегда было благом.

      Бургомистр склонился над зеркалом и тотчас отпрянул. Со дна коробка взирал на него Диавол. Ибо кто, как не лукавый, мог иметь столь жуткое обличье?

      Бургомистр высунул язык, и тут же Диавол явил ему свой, толстый, зернистый и серый. Тогда почтенный муж заключил, что пред ним собственное его лицо, а не исчадия адова.

      Сальная кожа с россыпью сочных прыщей – то была его кожа. Ему же принадлежал и череп, на диво схожий с каменистыми южными землями: на песочно-желтой равнине то там, то тут росли редкие пучки лоснящихся клоков.

      Зубовный сумбур удивлял неожиданным цветом: темно-зеленым, всё ближе к черноте. Бургомистр поскреб резцы ногтем. Под темной коркой проглянула желтизна.

      – Душа моя! Беда! Беда! Спасай меня, выручай!

      Заслышав крики, супруга побросала свои труды и, подъяв юбки, побежала на выручку мужу.

      Нашла она его в великой печали и страдании: воздев руки к небу, клялся он кровью Господней, что нет на земле твари, что превзошла бы его в мерзости лица. Она как могла укрепила его дух, заверив, что облик у него вполне величественный. Бургомистр не слушал: он нещадно колотил грудь свою и стенал:

      – Будь проклят тот час, когда узрел я свой лик! – возопил он.

      Повторив сотню раз, что вид у него весьма почтенный, она решилась под конец предложить:

      – А не свершить ли вам сегодня ежегодное омовение?

      Бургомистр задумался над сим предложением и счел, что оно хорошо.

      Он вышел из спальни. В просторной трапезной суетилась челядь, приготовляя всё к пиру: ставили стол, скамьи, стелили на глиняный пол свежую солому, пересыпанную для запаха лепестками цветов. Бургомистр покинул свое жилище – просторный дом из превосходного кирпича и камня, второй ярус коего нависал над мостовой: он любил посмотреть на жителей своего града из высокого окна.

      Дом его стоял в удачной близости с каланчой, острогом и главной площадью. Бургомистр обошел помост, где по праздникам плясали, а в прочие дни вешали разных прохвостов. И наконец вошел в мыльню.

      Хозяин встретил его многими поклонами и провел меж общих чанов к креслу, куда и пригласил водрузиться. Тотчас же трое цирюльников подскочили к нему. Первый вложил зубочистку меж его десен и покопался средь восемнадцати имевшихся зубов. Второй со всею отвагой взялся кропотно выуживать ногтечисткой грязевые избытки. Третий выгребал ушной сор копоушкой. Ни один изгиб, проход и закоулок господских ушей не избегнул его стараний. Плодом их стал без малого пуд прекрасной желтой серы.

      После сего холения мыльщик помог бургомистру снять одежды прекрасных ярких тканей. Освободил его от сорочки и туфель. Затем направил шаг к высокому чану. Бургомистр ступал следом, колыхаясь чревом и задом. Был он невысок, но мясист, так что короткость членов искупалась обширностью торса.

      – Вода, мессир, погрета до теплого, ради вашего приятства, – поклонился мыльщик. – Милые девы развлекут вас во время омовения, – прибавил он, указав на трех отроковиц.

      На