Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1». Антон Семенович Макаренко

говоря… вы только этим и занимаетесь?

      – Чем «только этим»?

      – А вот… козлами.

      – У нас не только козлы.

      – А еще что?

      Но лупоглазый принял гордый вид и ничего не ответил. Потом он вышел в дверь и уже из коридора пригласил:

      – Идемте.

      У столика Полины Николаевны он устало опустился на стул:

      – Как? – спросила Полина Николаевна.

      – Слабо. Очень слабо. Отношение к работе рассеянное, результаты нулевые. Рассеян, безынициативен, воображение отсутствует.

      – Что вы говорите? У него инициативу нужно уменьшить вдвое, а вы говорите: безынициативен! Прочтите.

      Она протянула довольно толстую папку. Человек в халате поднес ее к самым глазам и стал быстро вертеть головой вправо и влево, бегая по строчкам.

      – Это ничего не значит, Полина Николаевна. Мы не знаем, инициатива это или подражание. Такие штуки, – он потряс папкой в руках, – вообще ничего не доказывают.

      – А я вам говорю, что вы ошибаетесь. Я вас очень прошу посмотреть еще раз. Вы увидите, что вы ошибаетесь.

      Лупоглазый поднялся со стула обиженный и двинулся к дверям своей комнаты.

      – Хорошо!

      – Что же вы сидите? – сказала Полина Николаевна Игорю.

      Игорь посмотрел вслед белому халату и, когда закрылась за ним дверь, спросил доверительно:

      – А для чего это нужно, Полина Николаевна?

      Она подняла на него глаза:

      – Значит, нужно.

      – Я не понимаю, для чего.

      – Это исследование ваших способностей.

      – А для чего им мои способности?

      – Идите, Игорь, не спорьте.

      – Да там козлы, Полина Николаевна! Вот вы нас судите, таких, как я, под арестом держите. А я получил на почте пустяк, – сто рублей. А эти синьоры сколько получают?

      – Идите, Игорь, перестаньте глупить.

      Игорь снова вошел в комнату, посмотрел с презрением на людей в халатах, молча стал у стены. Пока люди в халатах перебирали какие-то папки, ящики, карты, у него в душе скопилась густая обида. Кто-то сильной рукой подчеркнул в ней одиночество, чреду последних скудных дней, брошенного на товарных путях симпатичного Ваню, отошедшие в вечность светлые дни детства, и мать, и старые обиды: вздорный, неверный, сумасбродный отец и другие люди, и жестокие и холодные. А сегодня опять эти два типа пристали к нему с козлами.

      На столе стояла длинная коробка с отделениями. Старший предложил:

      – Садитесь.

      – Послушайте, милорды! Это, конечно, у вас здорово придумано! Прямо… настоящий блат. А только вы мне ответьте на один вопрос. Такой вопрос: верит вам кто-нибудь или никто не верит?

      – Старший взмахнул рукой и закричал что-то…

      Обо всем этом вспомнил Игорь Чернявин, шагая рядом с милиционером по просторным, освещенным утром тротуарам. Нет, истекший месяц был печальным месяцем. Это было скучное и глупое время. Полина Николаевна убеждала его начать новую жизнь, люди в халатах раскладывали перед ним разные картоны. Особенно стало скучно после того, как Игорь примирился со своей участью