Заводной механизм эпохи декаDANCа. Николай Александрович Гиливеря

й герой будет много чего и кого «поносить». В–третьих, обильное количество интимных сцен со всей вытекающей физиологией. В-четвертых, неправильная орфография и пунктуация главного героя, дабы читатель мог полностью ощутить «тело» неуравновешенности этого невежды.

      Ещё стоит сказать, что данное произведение ни в коем случае не занимается пропагандой курения, распития алкоголя и употребления наркотиков. Все пагубные привычки и отношение к ним – сугубо личное дело главного героя, который не является ни положительной, ни отрицательной субстанцией.

      Если хоть по одному пункту есть вопросы, то лучше и вовсе не начинать читать эту работу. И я настоятельно прошу не критиковать меня по вышеперечисленным вопросам, учитывая тот факт, что я всех предупредил.

      Если же тебя, читатель, не смущают все мои предупреждения, и ты готов предать текст синтезу, а затем подвергнуть его целесообразному анализу, то с радостью приглашаю тебя окунуться в голову человека, лишенного жизненного ориентира, но жаждущего найти себя в этом большом Мире; жестоком, несправедливом, абсурдном, но таком многогранном и всепоглощающем.

      Желаю не подавиться. Приятного аппетита.

      0.Пролог

      Иногда, как сейчас помню, я лежал в постели под беспокойным покровом ночи, когда внешний, окружающий меня мир погружался в беспокойную власть стихии. С окна, через малую щель задувал настойчивый ветер, а мелкий град аккомпанировал ему шумным ритмом по карнизу.

      В такие минуты, а бывало и часы, в голову лезли разные мысли. Но неизменно, на тот период жизни, меня интересовало две темы: женщины и смерть. Смерть и её формы были куда интереснее мыслей о женщинах, учитывая, что все фантазии эротического подтекста заканчивались беспощадной мастурбацией. А вот смерть – её тайна, частая её нелепость, её трагизм.… Эти рассуждения приводили меня в полнейший страх и безумие. Иногда доходило до полной апатии.

      Я часто пытался представить себя в чужой шкуре, пытался ощутить это последнее чувство потери самого дорогого, что есть – себя. Когда ситуация выходит из-под контроля; когда уже не в твоей власти изменить весь ход ситуации; когда последнее, что остаётся – наблюдать. А тело, его разрывает жар. Сердце стучит так сильно, что ещё немного и потеряешь сознание, но этого не происходит. Когда до последнего уверен, что случится чудо, что ты останешься жив и невредим; когда будучи всю жизнь был закоренелым атеистом, а тут вдруг вспоминаешь никогда не слышанную молитву, которая направлена к богу, которого ты никогда не любил и не ставил ни во что.

      Это мерзкое чувство жалости к самому себе. Загнанный зверь, протканный острыми копьями безжалостных браконьеров. Вот кожа твоя горит, внутренности твои горят и ты безумен, безумен, и не быть тебе больше. А затем, под общий шум – ты засыпаешь, не заметив своей последней фразы, своей последней мысли. Ты засыпаешь и это похоже на смерть, на инсценировку. Репетируешь собственный уход, привыкаешь к этому чувству забвения. Но все равно никогда не получится разгадать, а тем более свыкнуться с мыслью о своём не существовании.

      Уже декабрь. Воздух здесь совсем стал ледяным. Он смешивается с северным ветром. Он пронзительный и беспощадный. Ему ничего не стоит проникнуть в крошечные щелки толстой куртки, кусая тонкую кожу хрупкого человеческого тела. Природа медленно, но верно переходит в стадию анабиоза, окрашиваясь в серые тона бессолнечного неба.

      Каждый год, вот уже на протяжении многих столетий, люди погружаются в темноту, ожидая далёкую весну, с её многочисленными температурными плюсами и минусами неизвестных событий. Каждый год кажется, что холод никогда не закончится, что тело каждый день нужно прятать за многочисленным тряпьем, дрожа на улице всем нутром с утра на пути от дома до работы, и всё это время глаза будут видеть темноту.

      Когда твоя жизнь висит на волоске – всё меняется. Под этим «всё» я имею ввиду отношение к вещам, мыслям, настроению. Уходит вся дерзость и уверенность. Она заменяется сначала на страх, а затем плавно перетекает в глубину и лирику. Из лексикона уходят все эти бранные слова паразиты, разве только blyat` может проскользнуть по языку вибрацией в критический момент; на секунду, в последнее мгновение существования деятельности мозга.

      Боюсь, что и меня постигнет эта участь, учитывая положение, в котором я нахожусь.

      Спокойствие, которое мне ранее было не присуще, вдруг окутало всё тело и мысли. Ни это ли называется смирением? Или же просветлением? Боль грядущего притупилась. Я чувствую себя гордым капитаном тонущего корабля без права на позорное бегство.

      Воздух холодный. Очень быстро сбилось дыхание, приходится дышать через рот. Ноги наполнились свинцом. Колени пару раз задевают острые ветки, продирая себе дорогу кровью. Ступни балансируют на замёрзшей почве, что усеяна камнями и мусором неблагодарных людей. Хочется упасть, но нельзя. Не смотря на то, что я ушел в самую глушь, ещё есть пара жилых домов.

      Ещё немного проковылять, уйти чуть дальше, а затем тело моё пробьет сильнейшая боль. Я получу ответ на свой главный вопрос и унесу его с собой в место, куда не добраться даже перелетным птицам.

      Господи, как