Усы генералиссимуса. Игорь Саксин

а отца ребёнка на войну забрали, и нет у неё ни сил, ни средств на его содержание. Прощения просила. Так он у меня и оказался.

      – А откуда ты узнал, что Георгием его звать?

      – Она так в конце записки написала. Мол, в честь Победоносца назвала. Имена, Григорий, к людям случайно не приходят: какое изначально досталось, с таким весь Путь идти будешь.

      – Мудрено для меня всё, что ты говоришь,– Распутин почесал нос,– а он знает?

      – Как не знать? Мне скрывать нечего, как подрос, я ему всё рассказал.

      – А с мамкой его что случилось?

      – Тем же днём её лихой человек топором зарубил.

      – Значит, не в том месте она очутилась,– заметил Распутин.

      – Мы сами для себя выбираем, где очутиться,– спокойно ответил старик.– Иному бы не высовываться, жить тихо и по совести, как человеку и положено, так нет: лезет и лезет, ищет, где лучше да сытнее.

      – Да как узнать, какое место то, а какое не то? Дома, что ли, всю жизнь сидеть?– всплеснул руками Распутин.– Так и дома топором по голове получить можно!

      – Дома не отсидишься, Гриша. Людей вокруг правильно подбирать надо. Доброму человеку топор только для колки дров надобен, а злой и без топора найдёт, как гадость сделать.

      – Ты это про меня сейчас говоришь?

      – Про всех нас.

      Распутин вздохнул.

      – Георгий,– позвал старик, и дверь тут же открылась,– заходи. Возьми перо и чернила, писать будешь.

      Мальчик достал из комода письменные принадлежности и разложил их на столе.

      – Семь грамм корня ливанского кедра,– начал диктовать старик,– засушённый плод акокантеры абиссинской, двенадцать грамм сибирской полыни…

      Распутин с недоумением слушал сплошь незнакомые ботанические названия.

      Монотонный спокойный голос старика действовал подобно снотворному, и он почувствовал, что находится в непонятной дрёме, где-то на грани между сном и реальностью.

      Перед глазами вдруг возник дворец Феликса Юсупова, а потом и сам Феликс.

      Держа в руке бокал вина, приторно улыбаясь, он что-то говорил, но его слова не доходили до сознания, пропадая и тут же стираясь в памяти.

      Неожиданно он очутился на улице, во дворе.

      Шёл снег. Его хлопья были крупными и мягкими.

      Поймав на ладонь одну снежинку, Распутин вдруг подумал, что в это самое время должен быть в совершенно другом месте.

      «Что я тут делаю?»

      От ворот кто-то шёл.

      Присмотревшись, он увидел молодую женщину.

      Она, пошатываясь, словно пьяная, шла к нему.

      В её голове торчал топор, струйки тёмной крови стекали с её подбородка на снег и тот шипел, пузырясь и смешиваясь с ними.

      «Бежать!»

      Он побежал, но ноги были ватными, длинный подол шубы мешал, цепляясь за непонятно откуда взявшиеся корни деревьев, торчащие из мёрзлой земли.

      Он схватил руками подол, и в этот же момент что-то сильно ударило его в спину.

      Уже падая, он понял, что опускается не на землю, а летит в чёрную Невскую воду.

      В изнеможении подняв голову, он