Старомодная девушка. Луиза Мэй Олкотт

и молча выдержал экзекуцию.

      – Готово, – пару минут спустя констатировал доктор, после чего Тому дали выпить вина, а затем со всеми удобствами обустроили на кровати, где он, пусть голова и продолжала еще болеть, ощутил себя куда лучше прежнего.

      – Ему сейчас надо поменьше двигаться, – напутствовал перед уходом врач.

      Девочка собралась его проводить.

      – Большое тебе спасибо, Полли, – сказал ей Том, а потом проводил ее благодарным взглядом, пока она не скрылась за дверью.

      Дома Тому пришлось провести целую неделю, и все это время его, лежащего на кровати с большим черным пластырем на лбу, окружали вниманием и заботой. Доктор ведь объяснил:

      – Придись удар хоть на дюйм ближе к виску, и все было бы кончено.

      И вот эта мысль, что его могли потерять, сделала Тома для всех домашних ужасно ценным. Каждый теперь старался его баловать, чем мог. Отец по десять раз в день справлялся о его самочувствии. Мама, о чем бы ни шел разговор, постоянно сворачивала его на своего «бедного, чудом спасенного мальчика». Бабушка потчевала его всеми вкусностями, какие только могла придумать. А сестры и Полли ухаживали за ним, как преданные рабыни за господином. Недавно еще заброшенный Том сперва испытал немалое потрясение от такой популярности и окутавшей его ласки, а затем, немного освоившись, начал и сам изумлять окружающих удивительно вежливым и располагающим к себе поведением, потому что впервые в жизни был счастлив.

      Существа его пола редко делятся подобными чувствами с кем-нибудь, кроме мам. Но у Тома с матерью не сложилось доверительных отношений, и поэтому никто не имел представления, что творилось в те дни с его внутренним миром. А мир этот, согретый лучами любви и добра окружающих, расцветал понемногу яркими красками. И одним из таких лучей была для мальчика Полли.

      Вечерами энергичный Том уже попросту изводился от вынужденной неподвижности. Тут-то и заступали на вахту девочки. Фанни развлекала его игрой на рояле или читала что-нибудь вслух. Полли пела. Но больше всего Тому нравилось, когда она рассказывала какие-нибудь истории.

      – Ну, Полли, давай, – просил каждый вечер мальчик, устраиваясь поудобнее на своем любимом бабушкином диване.

      Рядом в камине ярко пылал, потрескивая, огонь. Пламя его освещало комнату уютными всполохами. И Полли, устроившись на низком стульчике подле Тома, словно Шахерезада возле султана, принималась ему рассказывать историю за историей.

      Но наступил вечер, когда она вдруг ответила на его просьбу:

      – Нет, мне сегодня совсем не хочется рассказывать. Да я, по-моему, и не знаю больше ничего интересного. Все, что раньше придумала, ты уже знаешь, а новое не сочиняется.

      Подперев щеку ладонью, она глядела на огонь, и лицо ее было столь грустно, что Том озадачился. Никогда еще он не видел ее такой.

      – И о чем же ты сейчас думаешь, Полли?

      – О Джимми, – тихо отозвалась она.

      – Слушай, а может, о нем расскажешь? – попросил Том. – Ты ведь обещала когда-нибудь