Мирное время-21. Премия им. Ф. М. Достоевского. Виталий Волков

Стоян заставил себя пожевать серого хлеба, смочив его в молоке, по старой привычке. Сил за ночь не скопилось, и жевать сухой хлеб представилось немыслимым и ненужным трудом. Каждый день человек принужден жевать, жевать, а потом все равно жизнь превращается в ничто. Зачем тогда?

      И все-таки вкус молока, осязание катышка хлеба, покоящегося на перекрестье линий судьбы и жизни на шершавой ладони, возродили надежду. На подоконник присела синичка. Стоян положил кусочек хлеба к ней поближе, под решетку. Она не вспорхнула от испуга, но и не спешила распробовать подношение.

      «Поклюй, глупая. Поклюй, только не улетай».

      Надежда появляется там, где существует что-то такое, что продолжает твою жизнь вне зависимости от того, сколько месяцев или лет тебе отведены тут. Все банально, синица. Иринке не успел зачать бэбика, и даже пожениться не успели – сам отложил, мол, женимся, но только сначала отстроюсь по контракту в Бонне. Чтобы свадьбу сыграть на широкую ногу, как у людей. Дурак! Дура-ак!

      Кормя птичку, о воронах и голубях Сашка Стоян не вспомнил. Вместо них, он подумал о Григорисе и его длинноногих узкобедрых и грудастых «женах». Ему стало жаль грека, который умен достаточно, чтобы знать – много – это ничто.

      На прогулку Стоян вышел одним из последних. Глаза красные как у рака, снова набухшие весенними почками веки. Но настроение другое. Он не пошел бы сегодня к русским, он походил бы один. Но он знает, что его именно сейчас одного не оставят. Стоян уже разобрался в том, что он – пища. Вот они все уже глядят на него и что-то о нем обсуждают. Вот уже Григорис манит его пальцем.

      – Не обособляйся. Расскажи, что сказала адвокатша? Нет, бог с ней, лучше объясни, зачем ты полез на Быка?

      – Какого еще быка? – не понял болгарин, собравшийся уже, раз это неизбежно, обсудить с греком вчерашнее знакомство с Надей Миллер.

      – Из пятого корпуса, Ахмат. Прозвище Бык. Он парень отмороженный, не задушит, так загрызет. Мы тут никого не боимся, Стоян, но Ахмата надо опасаться, и уж точно за здорово живешь не злить. Осознал разницу? Не боимся, но опасаться надо. Знаешь, за что он тут?

      Стоян насупился, хотя лицо его, с высоким лбом и светлыми глазами приняло от этого не сердитую, а смешную мину. Никого он не злил, только самого себя. Ни на кого не лез.

      Григорис улыбнулся, и по снисходительному выражению его лица Стоян понял, что все они, местные сидельцы, тут не при чем, все никого не злят, и только одни живут по уму, а другие – «попадают».

      Грек прихватил Стояна за рукав, и легонько привлек к себе.

      – Не напрягайся. Привыкай. Ты в тюрьме, здесь так шутят. Да ты молодец, что не пасуешь. Тут ни перед кем пасовать нельзя. И это не важно, завтра ты отсюда соскочишь, или через десяток. Один день может десяти лет стоить. Ахмат тут присел за откровенный киднеппинг и покушение на жизнь. И даже не за бабки, а за принцип. Уже год ждет ревизии. Восьмерочку ему