Лель, или Блеск и нищета Саввы Великолепного. Леонид Бежин

руки, словно для того, чтобы не запачкать вручаемое ему жалованье.

      – Будет тебе жалованье. Никого еще не обижал и тебя не обижу. Держи. – Савва Иванович протянул ему рубль. – Это тебе аванс.

      Фотинька подышал на него, вытер о шубейку и сунул за щеку, как самую сладкую конфету.

      – Спасибо вам от меня большое. – Он высоко поднял над головой руку, показывая, при своем малом росте, как велика его ответная благодарность.

      – Покажи, где тут дубовая роща, куда нам идти…

      – А вон там… – Фотинька махнул своей обезьяньей лапкой в нужном направлении. – Прямо, прямо, а потом, возле Ведьминой кочерги, свернете.

      – Что еще за Ведьмина кочерга?

      – Попаленная молнией осина. Вы ее сразу увидите.

      На этом он низкими поклонами со всеми распрощался и поволок дальше свою корзину.

      Этюд девятый

      Истинный Гегель

      – Вперед! – Савва Иванович повторил недавний призыв Кукина, придавая ему новый, более соответствующий обстоятельствам смысл, и подмигнул Николаю Семеновичу как своему человеку, готовому поддержать все – даже самые рискованные его начинания.

      Однако Елизавета Григорьевна – после всего услышанного о Головине – мужа не особо поддерживала и вместо того, чтобы устремиться вперед, как он призывал, явно предпочла бы повернуть назад. Савва Иванович заметил ее нерешительность и взял жену за руку, посчитав, что этого достаточно, дабы увлечь ее за собой, но Елизавета Григорьевна отняла руку и сказала:

      – Савва, не горячись. Остынь. Я боюсь.

      – Чего ты боишься?

      – Слышишь? – Вдалеке – как раз там, где была дубовая роща, хлопнул выстрел. – У него ружье.

      – И что из этого? Подумаешь – ружье. Николай Семенович, что нам какие-то ружья! Мы и не в таких переделках бывали, – воззвал он к Кукину, хотя имел в виду кого-то другого, более подходящего на роль сподвижника по опасным переделкам. – Как мы когда-то в Персии, а? Лихие янычары! Башибузуки!

      Кукину не доводилось бывать в Персии, но он из мужской солидарности поддержал Савву Ивановича:

      – Да, есть что вспомнить…

      – Уж янычары-то… надо бы знать. – Елизавета Григорьевна не упрекнула бы мужа, если бы не грозившая ему опасность.

      – А что янычары? Мне в гимназии на истории хорошо спалось. А в Горном корпусе мы сами, как янычары, строем ходили.

      – То-то и видно, что ты проспал всю Османскую империю.

      – Ах, это! Зато я в математике кое-что соображал.

      Хлопнул еще один выстрел, и показался голубоватый ружейный дымок.

      – Савва, прошу тебя. Не испытывай судьбу. Эта встреча нам ни к чему!

      Испробовав все средства повлиять на жену, он сдался.

      – Ну хорошо. Оставайся здесь, а мы скоро…

      – Я одна не останусь. Это жестоко – меня здесь оставлять.

      – Всего пятнадцать минут. Можешь взять мои часы и заметить время… – Он достал из кармана и протянул ей часы на серебряной цепочке, но Елизавета Григорьевна отпрянула и завела за спину руки.

      – Умоляю.