Осенняя Осанна. Евгений Александрович Козлов

осуждать

      Желанья нет, мир жадно познаем,

      Но зренье, слух и вкус нам спешат солгать.

      Осязанье гибельно предает.

      Теряя невозможно девство обрести.

      Многие не соблюли тот вековой закон

      О драгоценном девстве – нужно нести

      Ту добродетель, но не сумели, притом

      Что разумом были наделены, не все верны.

      Заблуждений круговерть – не юность.

      Любовь не порочна – враг ей плоть,

      Тупые игры в зрелость, лихая буйность

      Нрава, и ума лишь малая горсть.

      Властвует в умах крайность иль ярость.

      Я же будучи поэтом, покоем одухотворенный.

      Полюбил раз и навсегда, во все века

      Не сыщется достойной затмить отрешенный

      Образ девы, от которой я жду лишь звонка.

      Как призрак в тайну посвященный

      О сердца робости, о неуверенном стесненье,

      Которое влекло к недосягаемой мечте.

      Охватывало мою душу отчаянье и остервененье,

      Воздавая дань осенней пасмурной поре.

      День счастливейший настал и потепленье.

      Последний вздох – он самый теплый.

      Суетно желанный в череде светлых дней.

      Манил и будоражил девы силуэт томный.

      И сердце мне шептало: “К ней иди, беги скорей.

      Покуда время есть, покуда пряный терпкий

      Вкус осени сеет семя искренней любви.

      Наступят холода и оно не прорастет.

      Истлеет в сердце, мгновения лови.

      Пусть знакомство ваше произойдет”.

      Осень листвой шуршала: “Люби поэт, люби”.

      Исход приняв однажды, я увижу рай,

      Блаженство душ в эмпирии совершенства.

      Подобно осени будет тот чудесный край,

      Где стихнут слезы и пропадут злодейства.

      Любимая, ты будешь там, верь и знай.

      И встреча наша будет той подобной,

      Которая произошла в миру земном.

      Но вот урок отложен и юностью вольной

      На улицу к солнцу мы понеслись, оставив на потом

      Дела и в окружении твоих подруг, достойной

      Почитанья ты одна была всем девам в назиданье.

      Они ушли, а мы вдвоем остались.

      Сердца застыли возмущая трепетанье.

      Я млел и возносился, мысли окрылялись.

      Боготворил, словно родился в обожанье.

      Глаза Арины изумруды бирюзовые ундины.

      Утонуть в них просили, меня заворожили.

      Нет прекрасней замысла картины,

      Как и божественней поэмы нет, так и стихиры.

      Как жаль, что все мои описанья слабы и мнимы.

      Она часть недостающая меня, будто вырванные

      Страницы книги и смысл потому во мне далек.

      Благоденствие чувствуя всестороннее

      Уселись на выступ каменный, взор ее пророк

      Спешил излечить раны матерью истерзанные.

      Это истинная жизнь вблизи родного человека.

      За жизнь ее готов я был жить и умереть.

      В ней вся вселенная, вся библиотека

      В молекуле одной, которой суждено стареть,

      Меняться,