Фабрика мертвецов. Кирилл Кащеев

и даже страхом.

      – Так это… Выходит… Меркулов Аркадий Валерьянович… – он глянул в паспорт, потом на отца. – Телосложение среднее… Волосом рус, бороду бреет… Из особых примет – шрам от резаной раны на левой ладони. – исправник потрясенно уставился на отцовскую ладонь. – Ваше высокоблагородие… Нынче всей губернской полиции начальник? – упавшим голосом закончил он… и встал по стойке смирно.

      – Высокоблагородие… – урядник заполошно глядел то на Митю, то на отца, воображая, что новое начальство с ним сделает за взятого на прицел сынка.

      В зале воцарилась тишина, прерванная пронзительным воплем Юхима:

      – Вы шо, ваш-блаародь, ему верите?

      – Заткнись, Юхим! – рявкнули оба полицейских – и два кулака с размаху врезались сторожу в челюсть.

      – Блуп! – только и сказал тот, отлетая к стене.

      – Бабах! – выпавшая из рук бывшего лакея дубинка стукнулась об пол. – А давайте я вам сюрточок-то почищу, пане! – заголосил тот. – И сынку вашему! Вы не сумлевайтесь, я умею! При старых господах в младших лакеях… могу и рекомендации представить. А вы пошли, пошли вон! Не видите, их высокоблагородия не принимают. – он деловито замахал руками на стражников, точно на забредших в палисадник кур.

      – Остап-Степанычу це не сподобается! – прижимая ладонь к разбитому носу, мрачно пробурчал сторож.

      Под неловкие поклоны пятящихся к дверям стражников Митя направился к саквояжу и принялся разыскивать в нем чистую рубашку. Руки слегка подрагивали.

      – Прости… – неловко пробормотал отец. – Нельзя было сдаваться.

      Митя замер. Если отец скажет, что был уверен: сдайся он, и урядник выстрелит всенепременно – Митя это примет. Не поверит, конечно: уряднику нужна была покорность, а не смерть… Но примет.

      – Пойми… – выдавил отец. – Нужно, чтоб здешние порядочные обыватели меня уважали… а непорядочные – боялись. Но какой страх может быть, если по губернии разнесется, что нового полицейского начальника сельский урядник повязал?

      – Не беспокойтесь, батюшка. – возвращаясь к тону, которого придерживался всю дорогу, с холодной вежливость кивнул Митя. – Я ваш покорный сын, располагайте мной всецело ради вашей карьеры.

      – Опять? – взревел отец. Оглянулся, почувствовав устремленные на него со всех сторон любопытные взгляды, и понизил голос. – Пойми уже наконец, я не собираюсь жертвовать важным для всей империи делом ради твоих… никчемных светских мечтаний!

      – А также ради моей жизни. – старательно изображая готовность, закивал Митя.

      – Да не выстрелил бы он! – скривился отец. – Думаешь, после двадцати лет в полиции я не различу, когда и впрямь готовы стрелять, а когда только грозятся? Хватит труса праздновать! Собирайся – едешь со мной.

      – Вам угодно меня еще и опозорить – прокатить через всю губернию в драных штанах? – процедил Митя.

      – Вот они, брючки-то, зашитые! И сюртучок почищен, паныч, и батюшки вашего! –