Дорога в Китеж. Борис Акунин

четыре артели лесорубов, две артели землекопов и еще одну паромщиков – налаживать речные переправы. Деньги собирала с жителей того места, куда тянула дорогу. Им же выгодно. Я начал с шестнадцати лет, перебывал на всех работах. Рубил просеки, корчевал пни, делал насыпи, рыл канавы, ставил мосты и прочее. Потом поднялся в десятники, далее – в счетоводы. Наконец, стал подрядчиком, провел три трассы от начала до конца, семьсот верст. И пришел к выводу, что грунтовые коммуникации для российского климата невыгодны. Осенью и весной, как ни трамбуй, всё раскисает. Зимой заваливает снегом. Да и летом движение слишком медленное. Необходимы рельсы, паровая тяга. Я выписал все имеющиеся книги про железные дороги. Мои герои – Стефенсон, Брунель и Гуч.

      – Стефенсона знаю, он изобрел паровоз, – сказал Воронин. – А остальные двое кто?

      Ларцев очень удивился – точно так же, как давеча Питовранов поразился, что сибиряк не слыхал об Александре Дюма.

      – Вы не знаете Исамбарда Брунеля?! Того, что спроектировал тоннель под Темзой и был главным инженером «Грейт Вестерн Рейлвей»?! А Даниель Гуч – небывалый самородок. Он в двадцать лет стал суперинтендантом локомотивов! Я когда про это прочитал, мне тоже было двадцать лет. Думаю: у Гуча локомотивы, а у меня топоры с лопатами? Притом Англия не Россия. Там ни снегов, ни тысячеверстных расстояний. Но они кладут рельсы, а мы нет. Надо это и у нас поскорее наладить.

      – У нас много что надо поскорее наладить, – едко заметил Воронин. – Вы полагаете, что нужнее всего рельсы?

      – Нужнее всего рельсы, – подтвердил Ларцев. – Потому и статью написал.

      – Так предприятием руководит ваша матушка? – мягко спросил Эжен, которому молодой человек понравился своей увлеченностью. – Замечательная, должно быть, особа.

      – Нет, предприятием уже полтора года управляю я. После того, как погибли родители. Была гроза, молния ударила в паром. Убила всех, кто на нем был. И людей, и лошадей.

      Сказано это было безо всякой чувствительности, просто как факт.

      – Ах, какое несчастье! – воскликнул Воронцов. – Примите наши соболезнования.

      – Тут нечему соболезновать, – отвечал Ларцев. – Моя мать в жизни боялась только того, что она помрет, а отец останется один. Или наоборот. Такой смерти она была бы рада: вместе, в единый миг, без страха и страданий.

      – Да, от молнии – это красивая смерть, – признал склонный к романтизму Эжен.

      Сибиряк, однако, с подобным суждением не согласился.

      – Ничего красивого. Видал я убитых молнией – обугленные, как головешки. Правда, отца с матерью не нашли. Их река унесла. – И безо всякой паузы: – А где тут отхожее место?

      Пока Ларцев отсутствовал, друзья его обсудили.

      – Каков вам мой парень? – горделиво спросил Питовранов.

      – Очень хорош, – признал Эжен.

      Вика сказал:

      – На мой вкус простоват и диковат. Но да, занятный.

      Когда