Макар Чудра и многое другое…. Максим Горький

– в разбойники, а может – в отшельники, – в ту пору не очень разбирали эти дела…

      Бабушка крестится.

      – Пресвятая матерь божия! Как подумаешь про людей-то, так станет жалко всех.

      – Всем дан один разум, – знай, куда бес тянет…

      Входим в лес по мокрой тропе, среди болотных кочек и хилого ельника. Мне кажется, что это очень хорошо – навсегда уйти в лес, как ушел Кирилло из Пуреха. В лесу нет болтливых людей, драк, пьянства, там забудешь о противной жадности деда, о песчаной могиле матери, обо всём, что, обижая, давит сердце тяжёлой скукой. На сухом месте бабушка говорит:

      – Надо закусить, сядемте-ка!

      В лукошке у неё ржаной хлеб, зелёный лук, огурцы, соль и творог в тряпицах; дед смотрит на всё это конфузливо и мигает.

      – А я ничего не взял еды-то, ох, мать честная…

      – Хватит на всех…

      Сидим, прислонясь к медному стволу мачтовой сосны; воздух насыщен смолистым запахом, с поля веет тихий ветер, качаются хвощи; тёмной рукой бабушка срывает травы и рассказывает мне о целебных свойствах зверобоя, буквицы, подорожника, о таинственной силе папоротника, клейкого иван-чая, пыльной травы-плавуна.

      Дед рубит валежник, а я должен сносить нарубленное в одно место, но я незаметно ухожу в чащу, вслед за бабушкой, – она тихонько плавает среди могучих стволов и, точно ныряя, всё склоняется к земле, осыпанной хвоей. Ходит и говорит сама с собою:

      – Рано опята пошли – мало будет гриба! Плохо ты, господи, о бедных заботишься, бедному и гриб – лакомство!

      Я иду за нею молча, осторожно, заботясь, чтобы она не замечала меня: мне не хочется мешать её беседе с богом, травами, лягушками…

      Но она видит меня.

      – Сбежал от деда-то?

      И, кланяясь чёрной земле, пышно одетой в узорчатую ризу трав, она говорит о том, как однажды бог, во гневе на людей, залил землю водою и потопил всё живое.

      – А премилая мать его собрала заранее все семена в лукошко, да и спрятала, а после просит солнышко: осуши землю из конца в конец, за то люди тебе славу споют! Солнышко землю высушило, а она её спрятанным зерном и засеяла. Смотрит господь: опять обрастает земля живым – и травами, и скотом, и людьми!.. Кто это, говорит, наделал против моей воли? Тут она ему покаялась, а господу-то уж и самому жалко было видеть землю пустой, и говорит он ей: это хорошо ты сделала!

      Мне нравится рассказ, но я удивлён и пресерьёзно говорю:

      – Разве так было? Божья-то матерь родилась долго спустя после потопа.

      Теперь бабушка удивлена.

      – Это кто тебе сказал?

      – В училище, в книжках написано…

      Это её успокаивает, она советует мне:

      – А ты брось-ка, забудь это, книжки все; врут они, книжки-то!

      И смеётся тихонько, весело.

      – Придумали, дурачки! Бог – был, а матери у него не было, эко! От кого же он родился?

      – Не знаю.

      – Вот хорошо! До «не знаю» доучился!

      – Поп говорил, что божья матерь родилась от Иоакима