Слэм. Ник Хорнби

самом деле я хотела бы быть здесь, на этом диване.

      Снова вышло так, будто она знает, о чем я думаю, но только в этот раз все получилось даже лучше. Она догадалась об ответе, который я хотел бы дать, и сказала это от собственного лица. Все больше очков – чуть ли не миллиарды.

      – Прямо здесь. Но чтобы в комнате больше никого не было.

      – Ох… – Я весь вспыхнул и не знал, что ответить. Она посмотрела на меня и рассмеялась.

      – Никого, – прибавила она, – значит, и тебя тоже.

      Вычитаем миллиарды. Да, она понимает, о чем я думаю. Но она хочет использовать свое превосходство по-плохому, а не по-хорошему.

      – Извини, это звучит грубо, но я терпеть не могу, когда родители созывают полный дом гостей. В такие минуты хочется сидеть одной и смотреть телевизор. Тоску я навожу, правда?

      – Нет. Конечно нет.

      Некоторые могут говорить что хотят. Она могла бы выбрать любое место на свете, а выбрала собственный дом, где она лежала бы на диване и смотрела программу «Поп-идол» и никто бы ее не беспокоил. Такие люди, правда, сами не понимают, почему они говорят то, что говорят. Она сказала это, чтобы завести меня. Она знала, о чем я думаю именно в эту секунду. Она чувствовала, что я хотел бы, чтобы она сказала: «Прямо сейчас я хочу, чтобы в комнате не было никого, кроме нас с тобой». И она эти последние три слова отрезала, чтобы прижучить меня. Думаю, что она умненькая. Злая, но умненькая.

      – Так у тебя ни братьев, ни сестер нет?

      – А какая связь?

      – Ну то есть когда у твоих родителей нет гостей, ты можешь сидеть в комнате одна?

      – Ах вот ты о чем. Да, понимаю… Есть у меня брат. Ему девятнадцать. Он в колледже.

      – А что он изучает?

      – Музыку.

      – А какую музыку ты любишь?

      – Ох, этак тихонько…

      На какое-то мгновение я подумал, что она любит тихую музыку, а потом понял, что это она о манере, в которой я к ней подкатываюсь. Крепкий она орешек. Собираемся мы разговаривать или нет? И что в этом плохого – спросить ее, какую музыку она любит? Может, это не бог весть как оригинально, но у нее получается, что я будто раздеться ее упрашиваю.

      Я встал.

      – Куда это ты собрался?

      – Думаю, я время у тебя отнимаю. Извини.

      – Все нормально. Садись.

      – Можешь вести себя так, будто рядом нет никого, если хочешь. Сиди одна и думай.

      – А чем ты хочешь заняться? С кем хочешь поговорить?

      – С мамой.

      – А-а-а. Славно.

      Я вспыхнул.

      – Слушай. Ты очень красивая, правда. Но беда в том, знаешь ли, что ты думаешь, что можешь благодаря этому обращаться с людьми как с грязью. Уж извини, но я не горю желанием…

      И я оставил ее в одиночестве. Это был один из самых крутых моментов в моей жизни: сказаны самые правильные слова, я имею в виду, что я их сказал, и я рад, что сказал их. Хотя я не представлял, какое они оставили впечатление. Меня в самом деле от нее воротило – секунд двадцать. Через двадцать секунд я остыл и стал придумывать, как бы вернуться назад и возобновить разговор. И я надеялся, что беседа перейдет во что-то другое: