Слэм. Ник Хорнби

тетки, двоюродные братья и тому подобные тебе навязывают, какие у тебя должны быть отношения с людьми. Если бы мне не позволяли самому выбирать себе друзей, я бы никогда и ни с кем вообще по второму разу не общался. Я бы жил себе один на необитаемом острове, только если бы можно было сделать остров из бетона и чтобы со мной там была моя доска. Необитаемый обкатываемый остров, ха-ха-ха!

      Ну да ладно! Нормально, если я не хочу ни с кем разговаривать, но что она-то себе думает: сидит здесь надувшись и смотрит в сторону? Да она слышала вообще о Тони Хоуке, или о грайнд слайде, или о чем-нибудь еще таком же классном, а если нет – что дает ей право так себя вести?

      Я решил, что надо бы ее растормошить. Сидит себе на диване, вжавшись, ноги скрестила и смотрит мимо меня на накрытый стол и на стенку напротив. Я сел так же, скрестил ноги и уставился в другую сторону – на книжные полки. Мы были точь-в-точь манекены на витрине.

      Я потешался над ней, и она чувствовала это, но, вместо того чтобы надуться еще сильнее – можно было ведь и так! – она решила рассмеяться. И когда она рассмеялась, во мне что-то перевернулось. Отчего-то мне вдруг захотелось понравиться этой девчонке. Можно сказать, мама была права. Эта девчонка была настоящей красоткой. Если бы она захотела, она получила бы от муниципального совета официальный диплом, что, мол, она красотка, и мамаше ее совершенно не пришлось бы для этого напрягаться. У нее были – да и есть – этакие огромные серые глаза, от взгляда которых раз или два мне было по-настоящему физически больно, где-то между горлом и подбородком. И еще у нее чудные соломенного цвета волосы, которые кажутся растрепанными и в то же время смотрятся клево, и она высокого роста, но не тощая и не плоскогрудая, как многие высокие девчонки, и она не выше меня, и кожа у нее – везде – прямо как персик или там… Ну, не умею я описывать людей. Все, что я могу сказать, – это что, увидев ее, я рассердился на маму за то, что она не взяла меня за горло и не наорала на меня. Ладно, она дала мне наводку. Но следовало ее усилить. Как, например: «Если не пойдешь, каждую минуту жизни будешь потом жалеть об этом, баран ты эдакий!»

      – Не думал, что ты видишь, – сказал я Алисии.

      – А кто сказал, что я над твоими штучками смеюсь?

      – Или ты смеешься над моими штучками, или у тебя с головой плохо. Больше тут не над чем смеяться.

      Это была не совсем правда. Она могла смеяться, глядя, как танцует ее папа. На нем были ужасно забавные штаны и рубашки.

      – Может, я припомнила что-то, вот и смеюсь, – заметила она.

      – Например?

      – Не знаю… Куча всего забавного случается, правда?

      – Так ты из-за всего этого сразу и смеялась?

      Ну так, слово за слово, мы и начали болтать. Мне стало полегче. Я разговорил ее. Как-то был случай: я разговорил одну девчонку, когда она была не в настроении, так потом еле от нее сбежал.

      Но вдруг она замолчала.

      – В чем дело?

      – Что, думаешь – ну, все идет как надо… Правда?

      – С чего ты взяла? – Я был