Уроки русской любви. Отсутствует

Иваныч, что, может быть, и правда, но зато сколько счастья в этом глупом выражении!

      Они по-прежнему молча смотрели и на воду, и на небо, и на даль, будто между ними ничего не было. Только боялись взглянуть друг на друга; наконец взглянули, улыбнулись и тотчас отвернулись опять.

      – Ужели есть горе на свете? – сказала Надинька, помолчав.

      – Говорят, есть… – задумчиво отвечал Адуев, – да я не верю…

      – Какое же горе может быть?

      – Дядюшка говорит – бедность.

      – Бедность! да разве бедные не чувствуют того же, что мы теперь? вот уж они и не бедны.

      – Дядюшка говорит, что им не до того – что надо есть, пить…

      – Фи! есть! Дядюшка ваш неправду говорит: можно и без этого быть счастливыми: я не обедала сегодня, а как я счастлива!

      Он засмеялся.

      – Да, за эту минуту я отдала бы бедным всё, всё! – продолжала Надинька, – пусть придут бедные. Ах! зачем я не могу утешить и обрадовать всех какой-нибудь радостью?

      – Ангел! ангел! – восторженно произнес Александр, сжав ее руку.

      – Ох, как вы больно жмете! – вдруг перебила Надинька, сморщив брови и отняв руку.

      Но он схватил руку опять и начал целовать с жаром.

      – Как я буду молиться, – продолжала она, – сегодня, завтра, всегда за этот вечер! как я счастлива! А вы?

      Вдруг она задумалась; в глазах мелькнула тревога.

      – Знаете ли, – сказала она, – говорят, будто что было однажды, то уж никогда больше не повторится! Стало быть, и эта минута не повторится?

      – О нет! – отвечал Александр, – это неправда: повторится! будут лучшие минуты; да, я чувствую!..

      Она недоверчиво покачала головой. И ему пришли в голову уроки дяди, и он вдруг остановился.

      “Нет, – говорил он сам с собой, – нет, этого быть не может! дядя не знал такого счастья, оттого он так строг и недоверчив к людям. Бедный! мне жаль его холодного, черствого сердца: оно не знало упоения любви, вот отчего это желчное гонение на жизнь. Бог его простит! Если б он видел мое блаженство, и он не наложил бы на него руки, не оскорбил бы нечистым сомнением. Мне жаль его… ”

      – Нет, Надинька, нет, мы будем счастливы! – продолжал он вслух. – Посмотрите вокруг: не радуется ли всё здесь, глядя на нашу любовь? Сам Бог благословит ее. Как весело пройдем мы жизнь рука об руку! как будем горды, велики взаимной любовью!

      – Ах, перестаньте, перестаньте загадывать! – перебила она, – не пророчьте: мне что-то страшно делается, когда вы говорите так. Мне и теперь грустно…

      – Чего же бояться? Неужели нельзя верить самим себе?

      Обломов (1859)

      ИВАН ГОНЧАРОВ

      – А я в самом деле пела тогда, как давно не пела, даже, кажется, никогда… Не просите меня петь, я не спою уже больше так… Постойте, еще одно спою… – сказала она, и в ту же минуту лицо ее будто вспыхнуло, глаза загорелись, она опустилась на стул, сильно взяла два-три аккорда и запела.

      Боже мой, что слышалось в этом пении! Надежды, неясная боязнь гроз, самые грозы, порывы счастия – все звучало, не в песне, а в ее голосе.

      Долго