Альтераты. Соль. Евгения Кретова

они как раз на шестиметровой отметке отсиживались, декомпрессию проходили.

      – Говорят, у них там тако-ое было…

      Аня встрепенулась, вспомнив мраморное лицо призрака:

      – Что?

      – Тимоха видел, как корабль под воду ушёл. Не наш. А тот, который уже давно на дне.

      – И ещё, будто днище как лезвием срезано, и из него полезло что-то, – Боря пожал плечами.

      Али отмахнулся:

      – Небось, азотный наркоз, вот и глючит парня.

      Анна знала, что «не глючит», но промолчала.

      Восковое лицо подводного призрака стояло перед глазами…

      Словно в довершение неспокойного дня ночью опять приснился неясный образ незнакомого юноши. Грудь разрывало от любви и боли, пока её не пронзила ледяная стрела, пригвоздив к волглым простыням, а по спине пополз липкий холодок. И вот уже – сине-чёрная темнота и холодное дыхание у виска. Мутный силуэт из морской глубины, из преисподней. Невнятный шёпот. Треск свечи. Скрип рассохшихся половиц. Навязчивый запах прогорклого масла и чёрной смолы. Плотная, как покрывало, мгла застилает глаза, забивает лёгкие. Мгла рассеивается в белёсую муть, руки хватают её лохмотья, рвут эти ленты погребального савана и соскребают до пустоты.

      Анна кричала.

      Подхваченный испуганными чайками вопль поймали притихшие волны, торопливо унесли по яркой лунной дорожке к горизонту.

      Анна дрожала. Вцепившись в собственные руки, до крови исцарапала кожу. Теперь багровые полосы темнели в свете светодиодного фонаря.

      Девушка спустила ноги с кровати, нащупала холодные тапочки, вышла из палатки. Ветер мягко обнял за плечи, погладил лицо.

      – Княжич, – хриплый голос у самого уха.

      Анна испуганно выдохнула и оглянулась в пустоту: лагерь археологов спал.

3

      Днем, спрятавшись в тени навеса, она чистила четвёртый килограмм картофеля. Гора очистков медленно росла, в наушниках гремела музыка, к которой всё никак не рождались стихи: Скат сделал ещё одну аранжировку, она была крутая, но слова песни так и не складывались.

      Даже сейчас, в лучах полуденного солнца, Анна дрожала.

      Кто-то дёрнул за проводки. Музыка пропала из левого уха, в правом стала звучать плоско и безлико.

      – Привет работникам неумственного труда! – Тим перевернул вверх дном алюминиевое ведро, плюхнулся на него, усаживаясь рядом с Анной.

      Та неприветливо глянула на него, но промолчала. После пробного погружения прошло два дня, и он ни разу за это время не подошёл, не поговорил, не рассказал, что было там, на глубине. А она спрашивала, затаив дыхание, ждала – он только отшучивался в ответ. Вот и сейчас, чего, спрашивается, припёрся?

      Анна насупилась, взяла в руки следующую картофелину. Тим понимающе кивнул:

      – Обиделась, да? – девушка вырезала кончиком ножа желтоватые глазки. – Правильно. Я бы тоже обиделся. – Он прищурился и посмотрел на палящее зноем солнце. – Но, если тебе интересно, расскажу.

      – Не интересно, – отрезала девушка, отправляя очищенный корнеплод в ведро