Бог бабочек. Юлия Пушкарева

лихо забросив ноги на стул. – Зная её, я почти гарантирую, что ради меня это шоу и было. Так погано теперь…

      Какое-то время мы оба молчим: ты куришь, а я тереблю поводок и смотрю в пространство. Давно знаю, что стандартные доводы разума – «Зачем злиться, если она тебе не нужна»; «Не может же она уйти в монастырь после расставания с тобой: у неё своя жизнь»; «Неправильно воспринимать человека как собственность»; «Почему же тебе тогда всё можно – если ей всё нельзя» и прочее, – на тебя не подействуют. С твоей точки зрения, Марина правда нарушила божественный миропорядок и не заслуживает пощады.

      Как и я, по традиции распятая на кресте твоей откровенности.

      Не думала, что это примитивное существо по-прежнему столько для тебя значит.

      Прочищаю горло и смотрю на твои грустно поникшие плечи. Нужно что-то сказать.

      – Я… понимаю, что тебя всегда… задевает такое. Но…

      – И знаешь, что самое дикое? – резко повернувшись, вдруг взрываешься ты. К злости в твоих глазах примешивается глумление. – Что она осталась девственницей! После меня. Прикинь?!

      Несколько мгновений смотрю на тебя с приоткрытым ртом – на середине оборванной фразы. Так, выходит?.. Нет, невозможно. Под робким, еле живым лучиком надежды часть снежного кома тает.

      – То есть вы с ней… Но… – (Кашляю. Соберись). – Ты же говорил, что у вас всё было?

      Смотришь на меня со своим авантюрно-хитрым прищуром – один глаз щурится сильнее, словно по-свойски смеясь: «Ты не поверишь!» Шумно затягиваешься.

      – В рот и в попу. И туда, и туда я был у неё не первым. А в положенную природой дырочку она никому не даёт – потому что… – (благочестиво грозишь мне пальцем), – нельзя до свадьбы! Бог не велит.

      Одёргиваю платье и стискиваю петлю поводка – просто так, чтобы чем-то занять руки. Потому что больше всего сейчас мне хочется всплеснуть ими, заорать: «ЧТО, чёрт побери?!» – и разбить на твоей кухне кружку с храмом Василия Блаженного.

      – Эмм. А… – тщательно подбираю слова. – А девственность в буквальном смысле – типа для Того Самого, Единственного?

      Хихикаешь в облаке дыма.

      – Типа да. Чтобы замуж выйти, кхм, «целомудренной».

      – И, получается, врать мужу?

      – Всё верно.

      Качаю головой.

      Всё-таки мир широк и удивителен. Я была в далёких городах и двух чужих странах, встречала католиков и мусульман, геймеров и анимешников, геев и лесбиянок, коммунистов и вегетарианцев, даже одного ролевика-реконструктора, мастерившего «средневековые» мечи и доспехи, – но такого мне ещё не попадалось.

      – Но это же… Абсурд какой-то. Откуда ни взгляни…

      – Да конечно!

      Докурив, ты падаешь на спину и подкладываешь руки под голову; со странной улыбкой смотришь в потолок. Говоришь медленно и спокойно – но как раз это спокойствие в тебе больше всего пугает. Если ты гневно кричишь и материшься – что-то ещё можно исправить; в таком саркастичном, презрительном спокойствии – ничего. Это немного утешает меня: даже если у Марины есть