Бог бабочек. Юлия Пушкарева

ты.

      Видимо, с тех пор в этом плане многое изменилось.

      Как и во всех других.

      – Да. Только тш-ш, не рассказывай никому! – (Ненароком коснувшись моего плеча, прикладываешь палец к губам). – Я теперь прилично готовлю. Шварц вот говорит, что съедобно получается, а…

      – Врёт, – хмыкает Кирилл.

      – …а Кирюха с ней не согласен. В общем, ты пока иди в зал, а я доделаю чудо-блюдо!

      И ты стремительно исчезаешь на кухне. Вздыхаю: я вовсе не голодна, но лучше бы пошла не в зал, а с тобой. Однако придётся блюсти приличия.

      Зал светел и просторен, как и прихожая, – и, несмотря на ваше с Кириллом присутствие, выглядит абсолютно по-девичьи. На диване громоздятся мягкие игрушки, письменный стол завален книгами и тетрадями, а полки и комод плотно заставлены всяческими безделушками – от зелёного значка Greenpeace до ароматических палочек и статуэтки бога Ганеши с головой слона (Женя интересуется индуизмом?..). Кирилл садится на пол, скрестив ноги, и нависает над огромным листом миллиметровой бумаги; ещё несколько таких же листов лежат рядом, вместе напоминая белый ковёр. На них начерчено что-то большое и жутковатое – мешанина из прямоугольников, шестиугольников, мелких цифр… С моих губ уже готов сорваться типичный испуганно-наивный вопрос гуманитария – «А что это такое?», – но Кирилл с тем же таинственным видом качает головой:

      – Не спрашивай. Я могу объяснить, но спрашивать правда не советую.

      – Убирай давай, у нас гости! – велит Женя. Кирилл безропотно начинает складывать чертежи. Усмехается:

      – Вот она, домашняя тирания во плоти!

      – У вас красиво, – отмечаю я. Ты гремишь посудой на кухне; к запаху мяса примешивается запах гречки. Спохватываюсь. – Я же принесла варенье… к чаю.

      – Ой, спасибо! – восклицает Женя, принимая банку. – Как раз сладости почти закончились.

      – Это для Димы, что ли? – флегматично осведомляется Кирилл.

      – Да.

      – Мм…

      Он уносит листы в соседнюю комнату совершенно невозмутимо – но, кажется, подобно Вере, делает какие-то лишние выводы.

      – Я думала, он у вас совсем разболелся, пластом лежит, – растерянно обращаюсь к Жене. – А он…

      – Крепенький, да? – она хихикает. – Ну, покашлял, конечно, а так-то – что ему будет?

      – Всё-таки ты жестока, – возвращаясь, с медлительной трагичностью роняет Кирилл. У него вообще странная манера говорить: слова тянутся долго и снисходительно, как скучное интервью какого-нибудь богемно-артхаусного творца в пенсне и мягком берете. – Жестокий карлик. Крошка Цахес.

      Дождавшись, когда Кирилл подойдёт поближе, Женя коварно бьёт его игрушечной пандой. Замечаю на ней логотип WWF. В сочетании со значком Greenpeace – весьма внушительно.

      – Ты занимаешься защитой животных?

      Щёки Жени чуть розовеют.

      – Ну, не то чтобы всерьёз. Так, любитель.

      – Да уж, любитель… – протягивает Кирилл. – Когда мы там сплавили последнего? Неделя-то прошла?

      – Последнего?..

      Румянец Жени густеет.

      – Он