Бог бабочек. Юлия Пушкарева

никак не смогу, товарищ капитан. Не компетентен: планирую продолжать употребление. Так точно. – (Лай длится больше минуты; ты смотришь на экран телефона, в стоическом терпении приподнимая бровь). – Могу предложить Ромашова, товарищ капитан. Он сегодня тоже на выходном, если не ошибаюсь, и как раз бы с женой сходил. Разрешите ему позвонить?

      Лай сменяется басовитым ворчанием: пёс устал и смирился. Ты ещё пару минут пластилиново растягиваешь фразы и притворяешься, что тебе трудно выговорить «до понедельника» и «разумеется»; потом – наконец-то – прощаешься. Победоносно щёлкаешь пальцами; я всё ещё не могу уложить происходящее в голове.

      – Ну вот, видишь: от собрания отбился! Сейчас напишу Ромашову. На Жилина только одно тут и подействовало бы – что я бухой… – (Набирая сообщение, искоса посматриваешь на меня). – Удивляешься ты, да? Раньше я поинтереснее блефовал?

      – Да не в том дело. Это было очень… – (Смотрю в окно, пытаясь подобрать слова. Дождик иссякает так же внезапно, как начался, и сквозь тучи над горами кое-где проглядывает блёклое солнце; от утренней мороси-тумана уже не остаётся и следа. Видимо, погода здесь не менее переменчива, чем твоё настроение). – Правдоподобно. И неожиданно.

      И почему-то – жутко. Как приступ хаотической одержимости. Актёрский, продуманно-контролируемый приступ; от этой контролируемости мне ещё больше не по себе. Лгать и играть ты умел всегда, и теперь я, как и раньше, не понимаю, восхищает меня этот твой спектакль или отталкивает.

      Так или иначе, я никогда не видела, чтобы кто-то столь же убедительно притворялся пьяным. Полезный навык, если подумать.

      – Но неплохо я его, да? – с очаровательным самодовольством хмыкаешь ты, по-кошачьи потягиваясь. – И купился ведь даже без сомнений… Эх, примитивный всё-таки тут народ. Ску-ка! – (Задумчиво накручиваешь на палец прядь моих волос). – Никого тут, видишь, особо и не возмущает такое… Все на выходных нажираются, но скрывают. Их тут всех почему-то быстро уносит, и так смешно смотреть, как они делают вид, что трезвые… А я не скрываю, что алкаш, вот и у Жилина никакого праведного гнева! Ты чего?

      – Ничего. – (Вспоминаю дедушку – рядом с тобой это почему-то до странности легко, почти без боли. У него тоже были зелёные глаза и сложный характер. Он был военным лётчиком, но всегда рассказывал об армии совсем не то и не так – без этих неприглядных подробностей. Может, в воспитательных целях?..). – Рада, что сегодня ты дома. – (Поколебавшись, я осмеливаюсь коснуться твоей руки и немного погладить её нежное тепло. Улыбаешься, будто одобряя мою дерзость). – Не рада, что здесь так… принято.

      – Ну, а чего ты хотела, Тихонова? Это тебе не универ. Тут каждый день напичкан абсурдом, и часто ты тупо не понимаешь, что делаешь… Не зачем, а именно что.

      – Например, когда официально надо быть в двух местах одновременно? – вспоминаю твои рассказы.

      – О, по сравнению много с чем это просто мелочь! Норма и классика. Меня давно не удивляет. И самое странное –