Бог бабочек. Юлия Пушкарева

белья. Я стараюсь не застонать). – Не хочу, чтобы ты слишком уж напрягалась и боялась меня. Сегодня – не хочу. Ясно?

      – Да.

      Уже начиная приспускать трусы, – нежная золотистая кожа под твоим пупком, дорожка тёмных волос и… – ты вдруг останавливаешься; это обжигает, как удар. Кусаю губы.

      – Что я должен слышать после «да»?

      – Да, мой господин.

      – Правильно. Не начинай меня бесить вот так сразу, пожалуйста…

      Последнее движение твоих пальцев – и всё тонет в жарко-сияющем мареве; я верю и не верю в то, что вижу. Набухшее переплетение венок, нежно-беззащитная розоватость, совершенная форма, которую я помню наощупь; помню всё – как ты прикрывал глаза, как мелко и часто дышал перед финалом, как подавался бёдрами навстречу моей руке, как…

      Вздрагиваю и отвожу глаза. Вряд ли мне можно так смотреть на него. Особенно после того, как глупо я ошиблась сейчас. Если только…

      – Попробуй. Делай, как тебе удобно. Как тебе нравится.

      Так просто и буднично звучит – точно ты не видишь, как пламя съедает меня до костей. Как оно пляшет по комнате и рыжей змеёй подползает к твоему дивану-странице – вопреки тому, что рукописи не горят.

      Я наклоняюсь вперёд и приникаю к нему.

      Влажно-солёная вечность – в ней горячо и твёрдо; твоя рука давит мне на затылок, надо мной раздаётся твоё дыхание. Я отчаянно боюсь и робею, но почему-то очень скоро успокаиваюсь. Как тебе нравится. Все мои «стыдно», «страшно», «смешно», «неестественно» сметает твоим вкрадчивым приглашением. Как тебе нравится. Я вхожу туда, куда мне позволено, и вкушаю свой пир. Как тебе нравится. Мой бог разрешил ублажать его, и теперь его плоть у меня внутри – пусть и не там, где я бы предполагала. Как тебе нравится… Кладу руки тебе на бёдра и закрываю глаза.

      – Умница.

      Так томно-ласково – и так сверху вниз; высшая из всех похвал мира. Послушно отстраняюсь, когда ты проводишь рукой по моим волосам и мягко меня оттягиваешь. Не сразу отваживаюсь поднять взгляд; ты держишь кружку и усмехаешься одними глазами.

      – Хорошо. Почти совсем хорошо. Потом объясню, как можно делать лучше… Хочешь?

      Киваю. Во рту ещё не растаял солоноватый привкус, и от влажно-щекочущей истомы трудно говорить. Тебе правда хоть немножко приятно? У меня правда получается?..

      «Ты так хорошо это делаешь. Как будто не в первый раз», – обдающий жаром шёпот во мраке съёмной квартиры – годы назад, в сибирской зиме. Ничего после не сводило меня с ума так, как этот твой простой, чуть насмешливый шёпот. Если слышать во фразе «лишить невинности» то, что она действительно значит – нечто куда важнее механического акта, – в ту ночь ты лишил меня всего, что оставалось от невинности. Всего, что хоть как-то прижимало к земле.

      Теперь – по-другому, дальше и больше. Ты протянул мне яблоко, и я надкусила. Коснулась губами тонкой бархатистой кожицы, напиталась медовостью сока; яблоко отрезает пути назад.

      Я не знаю, как тебе удаётся сохранять бесстрастие. Восхитительная сила