Избранное. Козьма Прутков

раз, и после бланманже и суфле-вертю, когда гг. офицеры танцевали вприсядку, полковник и отец Герасим обнялись и со слезами на глазах сделали три тура мазурки, а дело предали забвению. При этом был отдан приказ, чтобы гг. офицеры и юнкера, а равно и нижние чины не смели исповедоваться у посторонних иереев, а только у отца Герасима, под опасением для гг. офицеров трехнедельного ареста, для гг. юнкеров дежурств при помойной яме, а для нижних чинов телесного наказания.

      Айвазовский И. К. Буря на море

      Стихотворения. Басни. Эпиграммы

      Аквилон

      В память г. Бенедиктову

      С сердцем грустным, с сердцем полным,

      Дувр оставивши, в Кале

      Я по ярым, гордым волнам

      Полетел на корабле.

      То был плаватель могучий,

      Крутобедрый гений вод,

      Трехмачтовый град пловучий,

      Стосаженный скороход.

      Он, как конь донской породы,

      Шею вытянув вперед,

      Грудью сильной режет воды,

      Грудью смелой в волны прет.

      И, как сын степей безгранных,

      Мчится он поверх пучин

      На крылах своих пространных,

      Будто влажный сарацин.

      Гордо волны попирает

      Моря страшный властелин,

      И чуть-чуть не досягает

      Неба чудный исполин.

      Но вот-вот уж с громом тучи

      Мчит Борей с полнощных стран.

      Укроти свой бег летучий,

      Вод соленых ветеран!..

      Нет! гигант грозе не внемлет;

      Не страшится он врага.

      Гордо голову подъемлет,

      Вздулись верви и бока,

      И бегун морей высокий

      Волнорежущую грудь

      Пялит в волны и широкий

      Прорезает в море путь.

      Восшумел Борей сердитый,

      Раскипелся, восстонал;

      И, весь пеною облитый,

      Набежал девятый вал.

      Великан наш накренился,

      Бортом воду зачерпнул;

      Парус в море погрузился;

      Богатырь наш потонул…

      И страшный когда-то ристатель морей

      Победную выю смиренно склоняет:

      И с дикою злобой свирепый Борей

      На жертву тщеславья взирает.

      И мрачный, как мрачные севера ночи,

      Он молвит, насупивши брови на очи:

      «Все водное – водам, а смертное – смерти;

      Все влажное – влагам, а твердое – тверди!»

      И, послушные веленьям,

      Ветры с шумом понеслись,

      Парус сорвали в мгновенье;

      Доски с треском сорвались.

      И все смертные уныли,

      Сидя в страхе на досках,

      И неволею поплыли,

      Колыхаясь на волнах.

      Я один, на мачте сидя,

      Руки мощные скрестив,

      Ничего кругом не видя,

      Зол, спокоен, молчалив.

      И хотел бы я во гневе,

      Морю грозному в укор,

      Стих, в моем созревшем чреве,

      Изрыгнуть