Другой Хайям. Омар Хайям

веры, то она зависит от эмоционального отождествления со своим вероучением и слепо принимает все его догмы. Верующему человеку свойственно предвзято интерпретировать многослойные и неоднозначные события, с которыми он встречается в жизни – без всякой проверки и всегда в пользу исповедуемой доктрины. Следующее стихотворение иллюстрирует предубежденность, или предвзятость веры.

      ₉₂ Когда гончар свои изделья создает —

       кувшины и горшки – из глины молчаливой,

      а пьяница рукою нечестивой

       о пол таверны их с размаху бьет,

      Мать-глина вечные вопросы задает:

       кого изготовлением сосудов прославляют?

      Кого их разрушеньем проклинают?

      Таким образом, «разведясь» с умом и верой, Хайям выбирает винную лозу – символ внутреннего учения суфиев. Подобно тому как на лозе произрастает виноград, служащий сырьем для вина, плодом учения является особое знание, служащее «сырьем» для иного экзистенционального состояния – божественной любви. Через процесс брожения – под воздействием тонких духовных импульсов и личного опыта – это знание превращается в человеческом организме в новую субстанцию – «вино», которое целиком преображает человека: его сердце раскрывается для прямого восприятия, обновленная личность освобождается от прежних зависимостей и обусловленности. В связи с этим хочется вспомнить слова известного суфийского поэта ХII века Аль Фарида: «Мы пили вино еще до сотворения виноградной лозы». Он, конечно же, имел в виду, что восприятие истины изначально заложено в человеческой природе и предшествует любому известному духовному «бренду», являясь альтернативой и разуму, и вере. Так, в одном из четверостиший Хайям говорит:

      ₂₅ Одни ломают голову

       над сутью веры и доктрины,

      вопрос сомнений и уверенности

       для других стоит.

      Вдруг из тени выходит Проводник

       и молвит: «О кретины!

      Ни в том, ни в этом путь не состоит».

      Необходимо также понимать культурный контекст, в котором Хайям творил свою поэзию: вино запрещено исламом и его употребление наказуемо. Если бы Хайям был просто пьяницей, то скрывал бы свое пристрастие. Но, будучи суфийским авангардистом, он нажимал на болевые точки религиозного общества с тем, чтобы обозначить характер коллективного недуга и донести до людей довольно рискованную идею: истина (касается ли она Бога, цели бытия или человеческого предназначения) настолько невероятна, что, подобно запретному плоду или вину, вытеснена из человеческого сознания общественным консенсусом и является незаконной. Таким образом, вино, помимо традиционного значения высших состояний сознания, становится в контексте ислама метафорой отвергнутой человечеством истины, обретая еще один важный смысл.

      Подобным приемом – шокировать аудиторию, чтобы подтолкнуть человека к необусловленному восприятию – пользовались последователи суфийской школы Маламатия («достойные позора»). Школа эта возникла в Нишапуре, на родине Хайяма, в IХ-X веках, то есть во время его жизни, и поэт, по-видимому, был хорошо знаком с ее философией и методами.

      Следующее