Алфавита. Франческо

осенний лист.

      и тихонечко, под сурдинку,

      слышен голос твоей подружки,

      потому что подружка – тоже

      автор пьесы и сценарист.

      Февраль

      февраль брильянтовый, февраль – алмазный,

      февраль невыносимо ледяной:

      кристалл воды – как со снежинкой связан?

      снежинистость – с структурой водяной?

      откуда столько форм и положений?

      а с неба шестигранники летят,

      от фонаря отбрасывая тени,

      напоминая беленьких утят.

      Фанты

      мы сидим. мы играем в фанты.

      ты прекрасна как иерофанта.

      мы с тобой – нелокальность квантов,

      и запутанность их – мы с тобой.

      поколение не пепси, но фанты:

      отсудили чистилище Данта,

      опровергли Декарта и Канта

      карантинной своею весной.

      мы сидим: ты в пустом Париже,

      я – в подвале, что ада ниже,

      губы сомкнуты как пассатижи

      и натянуты тетивой

      между нами тугие струны,

      а под струнами – мир подлунный,

      и один только ветер юный

      сонно водит по ним рукой.

      рынки ценных бумаг и акций,

      языки и границы наций —

      волны наших галлюцинаций:

      мы всерьёз увлеклись игрой.

      отличимы от хантов манты,

      отличимы бинты от бантов,

      отличимы понты от пантов,

      различимы ли мы с тобой?

      не различны, зато мы – разлучны:

      благородно и благополучно

      той игрой управляет случай,

      а зовётся она – судьбой.

      Ухо

      о лабиринт височной кости,

      в котором бродит минотавр.

      поток необратимой злости

      он обращает в бой литавр.

      ухо-уходит безвозвратно

      в ухо-ухоженный чертог,

      и, ух-хмыляясь многократно,

      стремится ух-хватить свой рог.

      Уста

      она чувствительна к словам,

      а так же к паузам и жестам,

      к ландшафту, лесу, духам места,

      к озерам, лужам, облакам.

      она чувствительна к слезам,

      она сама от счастья – плачет,

      к чужим чувствительна тем паче,

      что их разделит пополам:

      пол капли в сахаре и в соли,

      кристалл впитает стыд и страх,

      а тайна звездного пароля

      уже трепещет на устах.

      Улитка

      любимая, в коричневом конверте,

      в котором собран мой бумажный дом,

      есть два стихотворения о смерти,

      которых я оставил на потом.

      одно из них написано в Коломне.

      метафора его стоит колом,

      как ангел на немыслимой колонне,

      крушащий стёкла судеб молотком.

      другое утверждает: смерть чудесна,

      она как окончательный монтаж,

      из-за неё поток рутины пресный

      вдруг обретает запах и купаж.

      я думаю, что есть ещё и третье:

      допустим,