Дела человеческие. Карин Тюиль

Это невозможно! Хочу подать жалобу за клевету на газету, мне уже пришел миллион сообщений с выражением сочувствия. Хочу организовать контратаку на нашем канале, публикацию в том же ежедневнике с изложением моей точки зрения – просто справедливости ради. Надо будет подготовить текст опровержения…

      Жаклин кивнула. Посмотрела на него, словно говоря: «Я всем займусь», и он немного остыл. Закрылся в кабинете, набрал в грудь побольше воздуха, сделал несколько неглубоких выдохов, но ни одно из упражнений для «снятия стресса на основе осознанности», коим обучила его Франсуаза, не смогло его успокоить. Материал появился в ее газете. Как Франсуаза это допустила? Он набрал ее номер. Не дожидаясь, пока он что-нибудь скажет, она сдавленным голосом принялась твердить, что ей очень жаль:

      – Я ждала твоего звонка, извини, что так получилось, мне не дали посмотреть эту статью, я увидела ее только сегодня, как и ты, они изменили план номера, не поставив меня в известность, я знала, что не нужно настаивать на публикации твоего профиля, это привело к противоположному результату, я ведь тебе говорила.

      – Слушать ничего не хочу! Ты предала меня, Франсуаза, понимаешь? Ты меня предала!

      – Я не знала, клянусь тебе!

      – А это еще хуже. Ты что, уже не работаешь в этой газете? С тобой считаются не больше, чем с какой-нибудь стажеркой? Так ту хотя бы можно трахнуть!

      Она смолкла, как будто кто-то внезапно выключил звук. Он тут же пожалел о сказанном. Помолчал секунду-другую, потом произнес более мягким тоном:

      – Извини, мне не следовало этого говорить. Я с тобой так груб, потому что сам на пределе, понимаешь? Получается, в этой профессии никому нельзя доверять.

      Никакого ответа, слышно было только, что Франсуаза плачет.

      – Извини, извини меня…

      – Ты беспощаден, Жан, так беспощаден…

      – Я не беспощаден, я профессионал, живущий в мире дилетантов.

      Она прервала связь. Он пообещал себе, что не станет ей перезванивать, позвал Жаклин и приказал: «Соедини меня с Мишелем Дюроком». Даже с самыми близкими старинными друзьями Фарель всегда связывался через секретаршу. Со временем у некоторых из них накопились обиды, и они перестали с ним общаться. Дюрок был недоступен. Жану сообщили, что министр внутренних дел прошел в гримерную. Он обхватил голову руками и отчаянно пнул мусорную корзину, закатив ее под стол:

      – Да пошли вы все!..

      Злость. Гнев. Ярость. Досада. Подавленность. Он думал: им неведомо, кто ты такой. Они полагают, что ты просто популярный ведущий политической телепередачи, вынюхивающий сенсации. Они презирают тебя. Они тебя не знают и знать не хотят. В общем, «нацепили тебе рожу», как говорил Витольд Гомбрович. Фарель глубоко вздохнул, пригладил ладонями волосы и посмотрелся в зеркало: цвет лица у него стал почти землистым. Он несколько раз надавил кончиками пальцев на щеки, чтобы усилилось кровообращение, и кожа порозовела. Когда почувствовал,