Тот, кто ловит мотыльков. Елена Михалкова

сказала Маша. – Святую воду ты где возьмешь? Священника вы прогнали, если я правильно помню.

      Ксения пренебрежительно махнула рукой.

      – Отец Симеон? Какой он священник! Бабушка говорит, он расстрига. Нечего ему тут делать.

      – И церковь у вас в руинах.

      – Пойдемте к Валентину Борисовичу сходим, – предложила Ксения так легко, словно продолжала разговор, хотя Валентин Борисович никакого отношения к церкви не имел.

      – Не сегодня. Ксень, мне работать надо.

      – Зря! Вы ему нравитесь! А как ваши курицы поживают?

      – Одна, кажется, приболела, – задумчиво сказала Маша и спохватилась. – Только не вздумай ее ничем кропить!

      – Дура я, что ли! С курицами по-другому надо. У вас куриный бог висит в курятнике?

      Маша представила куриного бога и содрогнулась. Страшен куриный бог: клювами щелкает, гребешками колышет, кривыми желтыми когтями скрежещет по полу и кудахчет басом.

      Она вспомнила птичник и сообразила, о чем говорит девочка.

      – А-а, камешек с дыркой!

      – А вы что подумали?

      – Есть, не переживай. Прямо под потолком.

      А она еще гадала, зачем Татьяна приладила там этот камень, довольно увесистый, надо сказать.

      – Если висит, значит, все будет нормально, – заверила Ксения, отпивая какао. – Без него курицам хана. А с ним и воры не сунутся, и дохнуть не будут.

      Маша уставилась на нее во все глаза.

      – Ксеня, от вас тридцать километров до ближайшего подобия цивилизации, – раздельно сказала она. – По бездорожью. Через лес. Ты хоть раз видела в Таволге воров? Да их сюда ссылать можно, в наказание за грехи.

      – Я много чего другого видела, – туманно отозвалась девочка. – А вот вы зря… это, как его… скептицизируете, – выговорила она по слогам.

      – Не скептицизирую, а здравомыслю. Хочешь бутерброд?

      – С колбасой?

      – С сыром. Плавленым.

      – С сыром не хочу, – отказалась Ксеня. – Опять у вас все не как у людей!

      «Кто бы говорил».

      – Кстати, ты так и не объяснила, откуда берёшь святую воду.

      – Так с прошлого Крещения стоит, – удивилась Ксения. – У вас тоже наверняка есть, вы просто не искали.

      – Вряд ли.

      Маша хотела добавить, что хозяйка дома далека от религии, но вовремя спохватилась. Кому она собирается это объяснять? Десятилетнему ребенку? За тот год, что Муравьева провела в Таволге, многое могло поменяться. Это место, похоже, странно влияет на людей. Взять хоть Ксению…

      Немочь бледная, а не девочка. Маша знала, что немочь – это малокровие, но бледная немочь представлялась ей живым существом, и существом исключительно болотным. Водилась немочь не в тех топях, где грязь, осока и мухоморы, а там, где вода черна и глубока, и вешками болезненных осин размечены ее контуры; где мох тянет жиденькие лапки к твоим следам, и упавшая ветка под ногой не трещит, а расползается беззвучно, как сгнившее тряпье.

      Невероятно: ребенок все лето провел в деревне на свежем воздухе, но загар к ней так и не прилип. Кожа бледна и влажна,