Шишкин корень, или Нижегородская рапсодия. Алиса Стрельцова

сначала – все без обману, процент я со своих заплатил.

      Я почувствовал, что краснею, вспомнив, какие мысли бродили у меня в голове. Чтобы реабилитироваться в собственных глазах, сказал:

      – Разве ты можешь обмануть, Гриш!

      Гришка приподнял бровь:

      – Врать – себя не уважать! Деньги лучше в ботинки спрячь, так надежнее. А теперь айда в трактир! – Он махнул головой в сторону двухэтажного здания.

      – Только я угощаю! – не удержался я.

      Мы подошли к крепкому наполовину бревенчатому дому. На кирпичной стене прямо над крыльцом висела табличка: «Трактиръ. Кузьмичъ», рассекая бревенчатые стены второго этажа – другая, вертикальная, с надписью «Нумера».

      – Может, где-нибудь в более приличном месте поедим? – аккуратно предложил я, услышав долетающие из трактира звуки расстроенного пианино и фальшивый женский голос, выводящий приторный романс.

      – Ишь, ресторацию ему подавай! В приличное место нас с тобой, Сергей Шишкин, не пустят: мордой не вышли. А это, между прочим, лучший трактир в этой части города, здесь закуску бесплатную дают! – Гришка решительно подтолкнул меня к крыльцу.

      У входа располагалась ведущая на второй этаж лестница с лакированными перилами, отдававшая затхлым, пыльным ковром. Слева была раздевалка, справа – прилавок с нехитрыми закусками и несколькими самоварами. За прилавком возвышался огромный шкаф с посудой.

      Мы прошли в большую комнату, которая была плотно уставлена наряженными в цветастые скатерти столиками. Отделка простая, без ковров и занавесей. В конце комнаты – небольшая сцена, в углу – пошарпанное пианино. Пианист только что закончил играть и неспешно потягивал из стакана жидкость, напоминающую клюквенный морс.

      Зал гудел, было душно и дымно – не продохнуть. За столиками сидели мужчины. Молодые и в возрасте. Одеты по-разному: кто совсем просто, как мы с Гришкой, кто посолиднее. Несколько бородатых мужичков в старомодных кафтанах мирно прихлебывали чай из фарфоровых блюдечек. Женщин среди посетителей я не заметил, если не считать молодую особу, спустившуюся со сцены и скрывшуюся за задней дверью.

      Половой – так, с Гришкиных слов, назывались официанты в трактирах – поставил на наш стол «казенную закуску» из соленых огурцов и вареной ветчины и положил «карточку» с предлагаемыми блюдами.

      – Уважь нас, Еремей Сидорыч, подай нам самовар чаю с леденцами ячменного сахару, уху ершовую с расстегаями и де-воляй. – Гришка положил кулаки на стол и торжественно приподнял левую бровь.

      – Не извольте беспокоиться, Григорий Никанорыч, сделаю, – вежливо поклонился половой, седой, причесанный на пробор бородатый старичок в длинной рубахе, подпоясанной расшитым поясом с кисточками.

      Как только половой отошел, я расхохотался:

      – Ну, Григорий Никанорыч, вы прямо барин! «Еремей Сидорыч, иди валяй уху с расстегаями».

      – Сам ты «иди валяй». Де-воляй – блюдо такое, французское, вкуснятина первейшая. Еще спасибо скажешь. Давай лучше налегай на закуску.

      Похрустывая