Механическое сердце. Искры гаснущих жил. Карина Демина

скажу, волноваться будет. Ты вот волнуешься, хотя знаешь, что дальше писем дело не пойдет.

      Голос дрогнул, и это верный признак, что Брокк солгал. Но спрашивать бесполезно: не ответит.

      – Дита, – он все же поднес стакан с травяным отваром, даже запах которого вызывал желудочные спазмы, – тебе нужно это выпить. Пожалуйста. Ради меня.

      Ради него…

      …горечь опалила губы. Дитар поспешно сглотнула.

      – Умница. Пей, и я тебе почитаю…

      – Письма?

      – Конечно. Пей.

      И Дитар пила, заставляя себя. До дна, до последней мутной капли.

      – Вот так. – Брокк прижимал стакан к губам, не позволяя отстраниться. – А теперь ложись.

      Он поправляет сбившийся плед, сам же подвигает кресло к кровати и берет со стола шкатулку. В ней, перевязанные синей ленточкой, лежат письма Лили.

      – «Дорогая мамочка… – Голос Брокка растворяется в опиумном тумане, и Дитар позволяет себя убаюкать. – У меня все хорошо. Как твое здоровье? Тебе помогли те капли, о которых я писала? Наша наставница, мисс Уинтерс, тоже часто желудком мучается. И она сказала…»

      Дита уснула, и Брокк оборвал чтение на середине фразы. Несколько секунд он разглядывал плотный лист с вензелем пансиона Шан-о-тер. Письмо вернулось в стопку, а стопка – в шкатулку.

      – Спи. – Брокк коснулся влажной ладони, которую покрывала тонкая сеть морщин. Губы Диты дрогнули, словно она собиралась сказать что-то, но передумала.

      Удивительная женщина.

      – Спи, Дита… – повторил он и, откинувшись в кресле, смежил веки. Мысли были невеселыми.

      Бомбу спрятали под сиденье экипажа.

      Самодельная.

      С химическим запалом и толикой истинного пламени внутри стеклянной колбы. Брокк держал хрупкий сосуд, любуясь алыми отблесками заточенного в нем огня. Малейшая трещина, нарушение силовой сетки, вплетенной в стенки, и…

      Повезло.

      Всю неделю шли дожди. И кто бы ни создал это устройство, он не сумел защитить свое творение от сырости. Запал не сработал. Зато вонь химикалий, едва заметная, но все же чуждая привычным запахам конюшни, привлекла внимание Брокка.

      Он сам снял бомбу.

      Не так это и сложно.

      Ослабить винты на крышке деревянной шкатулки. И кожух стащить, медленно, по доли дюйма в минуту. Каждый удар сердца отзывается в руках. Живая дрожит, а в железной появляется знакомый зуд. Рассмотреть переплетение патрубков. Перерезать тот, что ведет от запала к заряду. И колбу, закрепленную в стальной сети, извлечь.

      Пламя, почувствовав Брокка, прильнуло к стеклу, расплескалось, желая одного – выбраться из плена. А Брокк с трудом сдержался, чтобы не помочь. Это просто – сжать руку, пусть хрустнет стекло и воздух соприкоснется с живым огнем.

      Он видел, что случается после.

      Чудовищная сила, выплеснувшись вовне, сомнет Брокка, искорежит и экипаж, эхом ударит по дому, вышибая стекла. И поверху прокатится огненная волна, а когда схлынет, на заднем дворе останется яма, выжженная земля и оплавленный камень.

      Колбу Брокк держал в руках до прибытия полиции. И сам уложил в колыбель металлического