Свет Боннара. Эскизы на полях. Каринэ Арутюнова

в меня упругим бюстом, консультант по благовониям, – роскошная сефардка, предки которой по материнской линии держали бакалейную лавку в Фесе, допустим, или Касабланке, а по отцовской – пасли овец в предгорьях благословенного Явана, – магиа лах, хамуда (ты этого достойна, милая), – шепчет продавец мамтаким (сладостей) на шуке Кармель, – губы его слиплись, будто в поцелуе, глаза источают патоку, зной, пальцы пахнут мускатом и мускусом, тахинной халвой и эфиопским кофе, – магиа лах, – подмигивает зеленщик, – магиа, – взрывается шук всеми цветами и запахами, возможными в этом прекраснейшем из миров, – от немыслимых благовоний и благодеяний изнемогает ваша изнуренная долгим постом плоть, мается душа, – под кожей, точно магма, пульсируют, пробуждаются неведомые доселе желания, – сладострастие пожирает изнутри…

      Но! – снаружи вы остаетесь абсолютно спокойным. Непринужденно выслушиваете маклера с золотым магендовидом на мохнатой груди, по пути небрежно пробуя все, что вам несомненно «магиа» – горсть соленых фисташек, сладкий миндаль, разъятые на истекающие оранжевым соком дольки клементина, – вы пробуете это небрежно, походя, лавируя между остервеневшими тележками, отпихивая чьи-то локти, вы продираетесь сквозь бесконечность глаз, рук, пальцев, запахов, предложений (скромных и не вполне), вы с честью выдерживаете испытание изобилием, и, главное, выходите из этого живым.

      Израиль научил меня спокойствию. Я не тоскую по изобилию, – я точно знаю, что оно существует. Я точно знаю, что благодеяния разлиты щедрой дланью Того, чье имя не принято упоминать всуе, и, если не суетиться, не ерзать, не скрестись в запертую дверь сведенными судорогой пальцами, то рано или поздно благодеяния эти доберутся до вас.

      А пока можно, не торопясь, смолоть горсть отборнейших зерен, смешать немного мелких, тускло-коричневых, сухих, и крупных, глянцевых, жирных, будто маслины из Каламаты, – поставить на раскаленную конфорку тяжелый медный джезве, и ждать. Слушать, как соединяются душа кофе и душа воды, как гудит, поднимается лава, густая, точно желание, отрезвляюще горькая, тягучая, как мугам, – из всех сокровищ мира выбрать одно, но с точной уверенностью, что оно ваше.

      Восточный базар

      Араб, швыряющий на чашу весов пару лимонов или пучок спаржи, не просто продает товар.

      Еврей, сефард по происхождению, кстати, тоже.

      Восточный базар – это театр, а не просто какое-то там купи-продай. Иногда – театр военных действий.

      Шук – это живопись, анимация, графика. Это шарж, гротеск – от тонкого росчерка до жирного мазка.

      Чего стоит плывущая вдоль рядов русская красавица, тургеневская девушка не первой, и, увы, не второй, свежести.

      Там, на своей далекой холодной родине, зачисленная практически в «утиль» – здесь цветет, полыхает, – плывет вдоль рядов с русой косой наперевес, – тут, впрочем, возможны варианты – русую косу заменим на пергидрольную прядь, небрежно струящуюся