Тайны Дивнозёрья. Алан Чароит

оказалась права: не всякая разлука была горька. Чужие незнакомые люди нежно обнимали друг друга перед расставанием, обещали писать и помнить, прощались не навсегда, а до новых встреч. Кто-то, бывало, уходил насовсем, оставляя прошлую жизнь позади, – навстречу лучшей судьбе. Случались, конечно, и слезы, и упреки, и даже настоящее горе. В такие моменты Тайка сама закусывала губы, чтобы не расплакаться, но даже в эти минуты она понимала: все, что ни делается, – к лучшему. Если бы не было разлук, люди так искренне не радовались бы новым встречам. И хоть ей самой было невыносимо горько после ухода бабушки – не случись этого тогда, Тайка не стала бы такой, как сейчас. Всего за полгода она изрядно повзрослела, научилась принимать решения и брать на себя ответственность, стала заботиться о других – так что да, все было правильно.

      – Эй, птичка-весточка, а ты не знаешь, где тут моя нить?

      А что, ей и впрямь было интересно. Кто бы на ее месте устоял от искушения взглянуть на собственную судьбу?

      – Вообще-то, я не должна тебе показывать, – с сомнением чирикнула пичужка. – Не стоит человеку знать свою судьбу наперед.

      – Это еще почему? – захлопала глазами Тайка.

      – Потому что все течет, все меняется. А тот, кто будет спотыкаться на каждой развилке, далеко не уйдет, – в голосе птички-весточки проскользнула насмешка. – Везде, где суждено упасть, соломки не подстелешь. Живи уж, как живется, ведьма. Не гневи судьбу.

      – Да я не за этим. Мне просто любопытно, – Тайка смутилась.

      – Никто из смертных, взявших в руки свою нить, не удерживался от искушения, – птичка совсем по-человечьи покачала головой. – Каждый хоть что-нибудь, да менял. Не в прошлом, так в будущем. Вот положа руку на сердце, ведьма: неужели ты ни о чем не жалеешь?

      Конечно, Тайка жалела о многом. У каждого в жизни случались ошибки, которые хотелось бы исправить. Но на них люди учатся. А промахов не допускает только тот, кто ничего не делает.

      Она качнула головой, уверенная, что справится с искушением, и птичка перепорхнула с ее плеча на одну из красных нитей, натянутую между двумя стволами березок, и зацепилась за нее коготочками, балансируя:

      – Ну, тогда смотри, коли такая смелая.

      Тайка потянулась к нитке – и в тот же миг отдернула руку. Стало вдруг боязно. Шутка ли: вся ее судьба проходила перед глазами – такая прямая, осязаемая. А к ней, будто цветы к солнышку, тянулись другие нити-судьбы. Рыжая и косматая мохеровая – это наверняка Пушок. А серая, как волчья шерсть, видимо, Никифор – вон как, с самого детства переплелись (а домовой, говорят, любил ее в люльке качать). Бабушкина темно-синяя (ее любимый цвет, кстати) крепко скручивалась с Тайкиной ниткой в начале, но потом отходила все дальше и дальше, соединяясь с другой – изумрудной с золотинкой. Следить за переплетениями было безумно интересно. Ох, сколько еще встреч и разлук ей предстояло пережить на своем веку! Интересно, а которая из нитей принадлежала Яромиру? Да и нитка Лиса тут, наверное, тоже была? Хорошо бы отыскать ее, чтобы понять: надо ли в ближайшее время опасаться появления Кощеева сына?

      От