Мы умели верить. Ребекка Маккай

ни о чем не догадывавшихся, на это пятнышко, которое тем летом было всего лишь сыпью. Она передала альбом обратно Ричарду, и тот продолжил свой рассказ. Фиона делала вид, что смотрит на страницы, которые он переворачивал, но в действительности она сдалась усталости после перелета, у нее все плыло перед глазами. Это было слишком.

      – Это Эшер Гласс, – сказал Ричард. – Большой был активист, заводной парень. До чего прекрасный голос, сильный, громкий, адвокатский голос. А какие плечи! От фигуры глаз не оторвать. Крепкий, как кирпичная будка, так мы говорили. Не думаю, что можно подобрать французский перевод. Кто это такой, понятия не имею. Но красавчик. Это Хирам как-то там, владевший магазином грампластинок на Белмонт-стрит. Белмонт – это что-то вроде… даже не знаю. С чем сравнить?

      – Весь Париж? – рассмеялся Серж.

      – Нет, дорогой, как одна из улиц в Ле-Марэ[25]. Мы не были такими уж провинциалами. Это Дастин Джианопулос. Тедди Нэпплс. Худыш-малыш, как видишь. Вечно был в движении. Этого я тоже не помню. Похож на ламантина.

      – Я не знаю такого слова, – сказал Серж.

      – Морская корова, вроде моржа, – сказала Фиона, не глядя на фотографию.

      – Это Терренс, приятель Нико. Йель Тишман и Чарли Кин. Легендарная пара. Посмотри, какие красавчики. А это Рафаэль Пенья. Помнишь его?

      Вопрос, очевидно, был обращен к Фионе, и она заставила себя кивнуть.

      Она сказала, как бы Сержу, но на самом деле Ричарду, неожиданно резким для самой себя голосом:

      – Они все умерли.

      – Неправда! – сказал Ричард. – Не все. Может, половина. Никогда не надо преувеличивать.

      – Это очень по-американски, – сказал Серж Ричарду. – Вы преувеличиваете.

      – Не слушай ее. Они не все мертвы.

      – Мне нужен острый нож, – сказала Фиона.

      Она не сразу поняла, насколько не к месту прозвучала эта фраза, и только когда мужчины засмеялись, сообразила, что еще не упоминала про переходник в упаковке. Она все объяснила им, и Серж вышел из комнаты и вернулся с массивными ножницами. Он быстро вскрыл пластик, и вскоре ее телефон благополучно заряжался.

      – Я не сказал тебе две вещи, – сказал Ричард. – Одна – это просто пустяк, а другая сущая ерунда.

      – Совсем не ерунда, – сказал Серж. – Очень большое дело.

      – Но оно не должно затронуть тебя. Когда я писал тебе, я не упомянул, что ближайшие несколько недель у меня тут будет настоящий цирк. Будет идти моя выставка.

      – В Центре Помпиду, – пояснил Серж. – Чертовски большое дело.

      – Но все уже готово, моя работа сделана, кроме, ну знаешь, мое участие потребуется накануне открытия. Дам несколько интервью, и кое-кто из журналистов так любезен, что придет ко мне прямо сюда. Так что просто не обращай, не обращай, не обращай внимания.

      – Но ты же пойдешь на вернисаж! – сказал Серж. – Если ты еще будешь здесь.

      – Предпросмотр, – пояснил Ричард. – Для прессы и вип-персон. Они хотели два вечера, но я им сказал,

25

Le Marais – модный район Парижа со множеством бутиков, галерей и гей-баров. Там же находится Европейский дом фотографии.