Висталь (том 1). Текелински

почёту, – славу

      Безмерной вечности, – лишь миг

      Отвергнет всякую преграду

      Воспетый метром, – озорник…

      Сменяет золото – на краски

      Краюху хлеба, – на струну

      На склепах мира, справит фрески…

      Заставит петь, ночь и Луну…

      Заставит петь, ночь и Луну…

      Он так свободен и беспечен, – игрой своею одурманен…

      И так силён и беззаботен, как будто гангстер на привале…

      Жесток, проворен, беспощаден, – но с благородной честью дружен…

      Так развращён своей отвагой, – но в час лихой всегда разумен…

      Кто мог понять его? – Лишь ветер, и оценить его натуру…

      Кто мог простить его? – Лишь Солнце, что не живёт надеждой к миру…

      Но нет нужды в нём к пониманию, и к покаянию нет причины…

      Он строит собственные замки, на плато мировой долины…

      Что-то часто ко мне стали подходить в этом парке? Не далее, как вчера, я также мирно сидел здесь, и ко мне подошёл человек, сопровождаемый явным бомжем, и сходу протянув руку, хотел поздороваться. Я, немного опешив от такой наглости, спросил его, не подавая руки; Мы знакомы? На что он, смутился, и, представившись бардом, музыкантом и поэтом, с наплывающим разочарованием на лице, снова протянул руку. На что я сказал; Вот с этого и надо было начинать…. И пожал ему руку. Он явно недавно был из тех мест, где заправляет преступность, и где беспардонность и хамство в порядке вещей, если оно не переходит неких определённых границ. Определённых лидерами так называемого «преступного мира», в котором всё, – мораль, право, справедливость и честь, имели и имеют своё место в экзальтированном, своенравном виде, и где правила и законы, исходят из присущего этому миру чувства справедливости, основанной на тех же моральных аспектах, но в несколько упрощённом виде. Здесь всё сведено к свойственному Чарлзу Линчу и его последователям, немедленному возмездию, без судей и адвокатов, построенному на очевидности свершённого, не требующего никакого разбирательства. И пусть здесь также существует прощение, но в несколько урезанном виде, только если преступивший неписанный закон, имел благородные с точки зрения морали преступника, цели, и мотивы, которыми он руководствовался, не были подлыми, предательскими, и не шли от пошлого и низкого страха червяка.

      Так вот. Я поговорил с этим человеком, несколько минут. И вы знаете, что меня удивило, так это то, что в его возрасте, а ему было за пятьдесят, от него исходило столько энергии, словно предо мной сидел тридцатилетний человек. Тюрьма сохраняет силы. Она не даёт их попусту растрачивать, и человек выходя оттуда, часто вызывает удивление своей свежестью. Конечно, так происходит не всегда, всё зависит от самого человека, но режим, и более-менее спокойная жизнь, без каждодневных надежд и неминуемых разочарований, без относительной нервотрёпки, и стрессов, связанных с этими каждодневными надеждами и разочарованиями присущих свободному миру, сохраняют человека лучше, чем самые оранжерейные условия воли. Ведь здесь, на воле, скука, необходимо возникающая в подобных условиях, заставляет человека искать себе приключения, что неминуемо