Стремянной. Лил Алтер

и не участвовал, но и не вмешивался, война. Друзья дразнили его монахом: мол сколько девок, а ты не лакомишься.  Монахом он, конечно, не был, но и если уж невмоготу было, то пользовался обозными девками, хотя после них и хотелось нырнуть в реку, очиститься. Он вдруг вспомнил, как Настя сказала ему в первую ночь: «Ты не думай, что я со всеми так то, муж у меня был, да ты». Тогда поверил ей, а вдруг наврала? О том, что она кого-то другого приветит, думать не хотелось. А почему нет?  Беглого холопа ждать, что ли?

      Васька усилием воли отогнал досадные мысли, запрятал их, как мог подальше.  О чем ещё думать, когда минуты тащатся, и немцы могут в любую минуту прийти и вздернуть на виселицу?  Только под утро распахнулась дверь, и чей-то голос на ломаном русском приказал им выходить. Убивать их, похоже, не собирались. Спящие зашевелились, поднимались, расправляя затекшие мышцы, оглядывались, приходя в себя.  Все были усталые, голодные, грязные.

      Князь вышел во двор, лицо осунулось, глаза покраснели от бессонной ночи.  В них появилось какое-то затравленное выражение, какого Васька у него никогда не видел. Всю дорогу молчали. Никого не кормили, так что пустой живот давал себя знать. Васька поравнялся с князем.

      – Куда едем?

      – Армус. Там посмотрим.

      Князь привык командовать – положение узника его явно угнетало. Васька боялся проявить какую-то жалость и тем оскорбить князя. Он продолжал молча скакать рядом, отдался ритму скачки, с удовольствием вдыхал по-весеннему теплый воздух, и ни о чем не думал.