Метод ненаучного врачевания рыб. Олег Владимирович Захаров

взглядом в толпе. Чего вообще стоят такие описания про форму носа и цвет глаз, если все равно все китайцы для нас на одно лицо. Человек мыслит образами, а не монотонным перечислением вполне банальных характеристик. Зато, например, если про какого-то пацана сказать, что это был мальчик с лицом пожилого негодяя, он живо предстанет перед вашим мысленным взором. Однажды я такого видел и мне до сих пор тошно, как вспомню. Но, конечно, это был никак не Мишка Разумовский. Мой друг – философ, просветленный юный оракул. Крепко сбитый, надежный и славный. Такие обычно заканчивают школу в двенадцать лет, а потом о них пишут во всех газетах. Помню у него было две «макушки» и волосы на затылке норовили у шеи заплестись в косичку. Разумовский была его подлинной фамилией, он помнил своих родителей, но на все мои расспросы только крепче стискивал зубы. Наше местное хулиганье не наседало на него и вообще обходило стороной. Не в последнюю очередь из-за его больших кулаков, но еще и оттого, что он никак не раздражал их и казался органичной частью окружающего их мира, вроде куста шиповника перед нашим интернатом.

      Как-то мы сидели с ним в фойе под лестницей, где Мишка вытачивал из коры корпус для модели бригантины. А я поджидал очередных женщин, чтобы заглянуть им под юбку. Это я его туда затащил. Стояло лето, плащи прекрасных дам были заброшены до далекой осени, и хотя юбки по той моде были чуть короче монашеской рясы, у меня все равно захватывало дух от моего занятия.

      В тот день было не особенно людно, и я откровенно скучал. Потянуло поговорить, и я выдал пассаж, стилизуя его под Мишкины откровения.

      – Как-то чудно с нами, с детьми, – начал я. – Мы как будто заброшены в мир великанов. Мы разговариваем со взрослыми, задирая голову, встаем на цыпочки, чтобы дотянуться до выключателя на стене, а до поручня в автобусе даже не допрыгнем… специально для нас здесь ничего не приспособлено. Мы вроде карликов, только нам жениться нельзя.

      До сих пор помню его ответ.

      – Дети не ощущают себя детьми, они ощущают себя недовзрослыми. Вроде как недоспевшие яблоки. Потому что стремятся стать взрослыми. А когда становятся, то начинают понимать, как много потеряли в детстве, из-за своего желания поскорее вырасти.

      Нам тогда обоим было по восемь лет, и по-другому мы не разговаривали. Черт знает, как это получалось. Это делало нас отдельными от остальных. Наш околофилософский треп охранял нашу дружбу от посягательств извне.

      Это напоминало законный брак. Вдобавок, нам мерещились одни и те же призраки. Мишка из коры вытачивал бригантину, а я был рядом, подражая ему, и смотрел на его модели, чтобы не видеть всего остального вокруг. Кстати, вам известно, что «Наследник из Калькутты» был сочинен на зоне, на мой взгляд, вполне закономерно.

      Пиком нашего с Мишкой летнего анархизма стали вылазки за пределы интерната, когда в лесу, что виднелся за овощной базой, появились первые опята. Мы собирали грибы