Жизнеописание Льва. Наталия Репина

дурррааак!!!

      Лева старается не плакать. Этот Вова такой – добрый и понимающий. Но он не понимает про живое и мертвое.

      Это сложно объяснить. Это вам не кресло с потенциальными обидами или камни, которые, скорее всего, не чувствуют боли. Это не прощание с Триумфальной аркой. Как это объяснить, что жук только что находился в жизни, и вдруг вместо него сплющенная шелуха – то есть он никогда не попадет туда, куда он там спешил, когда Вова ему мешал; он не встретит других жуков, с которыми, возможно, дружил; и ему было очень больно, когда Вова его давил, сокрушая черные блестящие крылья, проволочные ножки и скорлупиный панцирь живота, откуда полезло что-то желтое.

      Дело в том, что жук только что был частью их общей жизни, такой же необходимой частью, как хождение Анатолия, сипение электрички и негреющее утреннее солнце. Убить его – вынуть часть из целого. Лева задыхается от образовавшейся неполноценности. Он задыхается, но мысленно, и никто этого не видит.

      Снаружи это выглядит так, что он просто беззвучно шевелит губами, как будто что-то сам себе шепчет. И как будто даже не обращает внимания на жука и Катины рыдания.

      К соседней платформе подходит электричка. Из-за пыльных окон на них смотрят невеселые пассажиры. Шипят, закрываясь, двери. Электричка отходит.

      Однажды он видел во сне Кольки Богданыча собачку Максика, которого сбила машина. Во сне Максик был еще веселее, чем в обычной жизни. Как было бы хорошо увидеть во сне этого жука, целого, бодрого, и чтобы…

      – Вон, вон! Вон она! – вдруг громко кричит Катя.

      – Где? – оживляется Анатолий, поворачиваясь в разные стороны. Вот так он себя и выдал. Но Катя указывает на зеленоватую точку, которая со свистом вырастает в поезд и удаляется от них, мелькая табличками Москва – Киев.

      …и чтобы жук сказал Леве, что теперь уже ничего страшного и даже веселее, а ту боль он забыл.

      – Ладно, – говорит Анатолий. – Шут с вами. Пошли в ближний.

      Светлана, держась за калитку, перешагивает через лужу с улицы на участок, медленно идет по дорожке под взглядом Ларисы Витальевны, раздробленным витражными окнами террасы. Светлана отвечает лобовой атакой, идет взглядом на свекровь, и та не выдерживает, скрывается в глубине дачи.

      Ранен.

      Светлана садится на стул в кухне. Лариса Витальевна возится у плиты и в холодильнике.

      – Как же это вы разминулись?

      – Я опоздала, проспала. Они не дождались, наверное.

      – Ну хоть выспалась.

      Светлана зевает.

      – И все равно не выспалась. Жалко, зря спешила… Пойду досыпать.

      – Не выспалась?

      Лобовая атака.

      – Не выспалась.

      Ранен.

      На участке появляется седой кабысдох, лезет на грядку что-то разрывать.

      – Дождь какой сильный был вчера, – говорит Светлана, глядя в окно.

      – А ты откуда знаешь?

      Лариса Витальевна с трудом разгибается от холодильника, держась за спину.

      Лобовая атака.

      – Лужи. Мокрющее всё, дорога раскисла.

      – Ну да…

      Убит.

      – Эй, эй! – Лариса