Тайная жизнь Ребекки Парадайз. Педро Маньяс

в школу, – сказал он, слепив четвертую котлету.

      Когда взрослый хочет заговорить с другим взрослым, он рассуждает о погоде: она либо хорошая, либо плохая. Если взрослый хочет заговорить с ребенком, он скажет что-нибудь про школу.

      – Я знаю.

      – Как настрой? – не унимался папа.

      – Хороший.

      – Правда?

      – Правда, правда, правда! – буркнула я.

      – Тебе разве не нужно собирать рюкзак?

      – Нет. – Я соврала.

      – Не нужно или ты его уже собрала?

      – И то и другое, – опять соврала. Тогда я закрыла глаза и засунула руку в ближайшую коробку. После переезда там намешано много разных вещей, мне нравится на ощупь отгадывать, что внутри. Я узнаю́ всё на свете: настольную лампу, коврик томатно-красного цвета из прихожей, тубы из-под аспирина, папину форму… На дне коробки я нащупала стеклянный флакончик, он был очень холодный, я не могла понять, что это. Открыла глаза: мамин лак для ногтей зеленого цвета. Теперь он мой, но что толку? Мне всё равно не разрешают красить ногти…

      Я крепко сжала флакончик в левой руке. Папа вмешался в мою игру – он не понимает, когда я играю.

      – Директор школы очень симпатичная женщина.

      – Отлично, – равнодушно отозвалась я. В голове оглушительно тикало.

      – Она сказала, твоя учительница тоже очень симпатичная.

      – Угу, – я сжала в кулаке лак для ногтей. Симпатичные. Симпа-тик-тактичные. Симпа-тик-так-тик-так. Тик-так.

      – И одноклассники, говорят, симпатичные.

      Как же надоели этот шум и это слово!

      – Даже консьерж наверняка симпатичный! – закричала я. – И учитель французского! А психолог симпатичнее всех! Спорим, он супер-пупер-мега-симпатичный?!

      – Перестань кричать, Урсула!

      – Сам перестань! – Я набрала побольше воздуха. – Откуда тебе знать, что они симпатичные?

      – Потому что большинство людей такие. Тебе это, конечно, не понравится.

      – Наверное, это с тобой они милые.

      – Или ты сама не даешь им быть милыми.

      – Просто ты им нравишься, а я нет!

      Папина котлета повисла в воздухе.

      – Почему ты думаешь, что не нравишься людям?

      Я не ответила.

      – Урсула, почему ты думаешь, что не понравишься им?

      Тишина. Почти гробовая. Даже тиканье прекратилось.

      – Думаешь, тебя за что-то можно не любить?

      Я молчала, к горлу подступил комок.

      – Ты ничем не хуже остальных. Слышишь меня?

      Я легла на пол ничком, чтобы папа понял: не хочу больше разговаривать. Тогда я заметила, что всё еще сжимаю в руке лак для ногтей. Я втиснула его в карман джинсов и прижалась лицом к ковру. Запахло пылью. Папа отвернулся и сделал еще пару котлет, а может, три или одну – я уже не видела. Наконец он спросил:

      – Ты не задохнешься?

      Я хотела сказать «нет», а получилось «дет».

      – Я не сержусь на тебя.

      Хотела сказать,