Заблуждение велосипеда. Ксения Драгунская

себя хорошо. Бог добрый, он прощает, мне брат рассказывал, у него есть старинная книжка в алом бархатном переплете, там про Бога, что он погиб вместо всех, чтобы все исправились и вели себя хорошо.

      Надо еще подмести дорожку от калитки к крыльцу и собрать сучья. Для костра. Вдруг мама захочет костер?

      Как много у нас места, и грибы растут, как в лесу.

      Дачу мы купили у вдовы большевика Литвина-Седого. Уже и дом сто раз перестроили до полной неузнаваемости, и все изменилось, а недавно проходит мимо какой-то пожилой господин, рассказывает своим спутникам:

      – Здесь жила злая старуха Литвин-Седая.

      Очевидно, брак с большевиком в идейном плане на злой старухе Литвин-Седой никак не отразился, поскольку на даче она развела настоящее кулацкое хозяйство с курами, ягодами и цветами на продажу. Все покупали у нее клубнику и розы. Взгляд на развитие советской экономики она тоже имела для своих времен нехарактерный – вселившись в дом и принявшись приводить его в порядок, мы обнаружили:

      бак для кипячения белья, полный гречневой крупы, уже перемешанной с мышиным пометом;

      коробки из-под обуви с тесно уложенными кусками почерневшего хозяйственного мыла;

      банки с перетопленным маслом;

      изрядный запас свечей, спичек и соли.

      Вдова большевика постоянно готовилась то ли к атомной войне, то ли к экономическому кризису начала девяностых.

      Нам достались еще большой письменный стол с зеленым сукном и тяжелым пресс-папье, огромный дорожный сундук, кофр, исштампованный городами назначений, с отделом для шляп и для тростей. С этим кофром подпольщик ездил в эмиграцию. «Кофр Ленина видел!» – любила повторять мама.

      Сам Литвин-Седой в этом доме толком не жил, умер в сороковых. Но его призрак, привидение иногда захаживает. То сбросит несколько кирпичей с новой, только что зацементированной каминной трубы, то газовый котел задует, то бадминтон слямзит. Большевики любят здоровые игры на свежем воздухе.

      Однажды сам по себе, без всякого приглашения, пришел довольно противный пожилой кот, мохнатый и облезлый одновременно, с тяжелым мрачным взглядом и седой шерстью на голове.

      Однажды забрался таинственный вор-одиночка, ничего толком не укравший, только смотревший детские диафильмы и навтыкавший иголок в дверные косяки. Потом я случайно узнала, что одной из партийных кличек Литвина-Седого была «Иголкин».

      А, так вот это кто диафильмы смотрел…

      Я мету дорожку и собираю хворост, одновременно прислушиваясь, не запоют ли тормоза такси, останавливающегося у нашей калитки. Наступает вечер.

      Сейчас лето, и занятий в медицинском училище, где мама преподает инглиш, нет. Уже давным-давно мама наверняка сделала все дела, сходила в магазин… Где же она? Почему не едет? Пусть даже Ирина Ивановна нажалуется на меня, пусть даже мама рассердится, но ведь потом же простит. Как Бог.

      Пусть только она приедет, ведь она же обещала, ведь я же жду…

      Что это? Машина в переулке… Кто это? Нет, не мама… Это старенький серый «Москвич» дяди Сандрика, папы моей подруги Кати Светловой.

      Катя!

      Она