Рано. Поздно. Никогда. Ирина Самохина

большом доме. Бежать! Прочь отсюда! Подальше от самого себя! Спустя некоторое время он уже шел по аккуратным вечерним и шумным улочкам. Люди, как пчелы, облепили уличные столики ресторанов, гул их голосов был похож на гудение улья; они смеялись, спорили, звенели бокалами, лязгали столовыми приборами. Все они состояли из красивых нарядов, дорогих браслетов на загорелых запястьях, густого табачного дыма, надоедливых струек пота – невольных спутников душных южных вечеров. Жизнь бурлила, время исправно несло этот поток.

      Писатель невольно удалялся прочь от людных мест, от этих довольных лиц, веселых голосов и приятных мелодий. Он был там и своим и чужим одновременно. Ему до сих пор не удалось избавиться от чувства, что он весь пропитан бедностью. Писателю казалось, что от него за километр смердит неудачами, и, как он ни старался, он не мог заглушить этот запах даже в собственных ноздрях. И в эту минуту собственной уязвимости ему необходимо было спрятать себя ото всех, в том числе и от себя самого.

      Когда многослойный шум города стих, а густую ночь изредка осмеливался тревожить лишь отрывистый лай бродячих псов, он остановился и сел на бордюр. Он словно оторвался от невидимого преследователя. Кричащая роскошь растворилась, и город стыдливо обнажил свою изнаночную сторону. Грязные подворотни, исписанные граффити стены, гнилостный запах еще не убранных мусорных баков. Забавно… Ему вспомнились параллели, которые он отметил, когда таскался с мамой по больницам. Может, эти параллели тянуться гораздо дальше больничных стен? Возможно, это закономерность, что он пришел именно сюда и здесь ощутил покой?