Демонология Сангомара. Удав и гадюка. Д.Дж. Штольц

не мог прислать такого письма! – голос Консула стал жестким. – Он на грани нищеты и еле сводит концы с концами, утопая в долгах за покупку должности помощника казначея.

      В камере повисла недолгая тишина, и Илла продолжил расспрос, в куда более резкой форме.

      – Вицеллий встречался с кем-нибудь в Элегиаре? До Нактидия.

      – Нет.

      – Он вел с кем-нибудь из Элегиара переписку, когда находился в Ноэле?

      – Не знаю.

      – Он или его гонцы посещали земли Элейгии после Гнилого дня?

      – Не знаю. Скорее всего нет.

      – Где же он приобретал ингредиенты для ядов? На постоялом дворе нашли ваши сумы со следами очень опасных и дорогих ядов. Он и тебя обучил искусству веномансии?

      – Да. Но я не знаю, где отец заказывал компоненты, – Юлиан боялся, что Консул легко выяснит, откуда являлся в Аль’Маринн посланный Вицеллием гонец.

      – Не знаешь или не хочешь говорить? – голос Иллы стал много вкрадчивее. – Тебя повесят, но если расскажешь все честно – я позабочусь, чтобы тебя не пытали. Знаешь ли, у нас в подвалах очень опытные и изощренные истязатели. Они сделают так, чтобы каждый день казался тебе бесконечно долгим, и ты взмолился о виселице, как о спасении. А повешение, как ты должен понимать, я могу перенести на любой срок, достаточный, чтобы получить от тебя правду.

      Юлиан остался безмолвен, и с его губ не сорвалось ни слова. Ему просто нечего было сказать. А умом он понимал, что пустые мольбы к хорошему не приведут. Похоже, что Илла расценил это на свой лад и нарочито ласково пригрозил.

      – Тебе сломают все конечности, одну за другой, медленно, намотав на железное колесо. Перед этим ты будешь оскоплен, – последовала короткая пауза, но Илла не услышал того, чего хотел – признаний. Тогда он продолжил. – Тебе понравится, когда брюхо твое набьют хлебом, заткнут рот кляпом, отчего еда будет постоянно выходить и возвращаться назад, разрывая все тело мучительной агонией?

      В голосе Консула звучали острая сталь и неумолимая смерть, и побледневший под мешком Юлиан уже буквально ощутил, как ему в глотку засовывают силой пищу.

      – Я клянусь – я ничего не знаю! Отец ни слова не замолвил ни о том, что случилось тридцать лет назад, ни о том, кто такой Нактидий, и кто Вы.

      – Ты врешь.

      – Нет! Я ничего не знаю!

      – С месяц назад тоже самое, как заклинание, повторял один из организаторов отравления Его Величества. Этого человека с малых лет учили терпеть боль, молчать. Он не имел одной руки, детородных органов и глаза, был удивительно бесстрашен к любым мукам и пыткам и участвовал более чем в двух десятках покушений на богатых господ. С кровью и насмешкой на губах он покрывал пособников и нагло врал, сидя в тех же кандалах, что и ты.

      Казалось, что Консул повеселел, в воздухе зазвучало довольное подобие насмешки.

      – Уже спустя неделю он, харкая собственным дерьмом, пытался дотянуться губами до моих туфель, а пред ним лежал подписанный список с именами всех соучастников. В рыданиях он молил о том, чтобы я подарил ему скорую