Демонология Сангомара. Удав и гадюка. Д.Дж. Штольц

прикрыв глаза, и не мог даже пошевелиться, разве что повести плечами вверх и вниз, да развести в стороны стопы – щиколотки были скреплены оковами меж собой.

      Время тянулось бесконечно долго. В тюрьме было тихо, как в склепе, – на Юлиана накатилась удушливая волна размышлений. Вицеллий был тем, кто убьет тысячи, чтобы сохранить себе жизнь. Зачем же веномансер вернулся в город, где его поджидала смерть? Кто подослал то фальшивое письмо? Может быть, хотели поквитаться с Вицеллием? Нет, здесь было что-то не то. И Юлиан, вспоминая все прошлое, пришел к ужасной мысли – Вицеллий знал, что в Элегиаре его ждут враги и ехал к смерти намеренно. Но зачем? И с какого же дня началось предательство Вицеллия к семье де Лилле Аданов и, главное, к самому себе? На этот вопрос ответа не нашлось. Вся ситуация, от отъезда и до ареста, была абсурдной, словно воплощенный в жизнь кошмар полоумного. Юлиан вспоминал Фийю и ее наивные, но самоотверженные попытки помочь.

      ***

      Минуты перетекли в часы. Надвигались вечерние и холодные сумерки. Где-то вдалеке угрожающе скрипнула дверь, и несколько человек или вампиров вошли внутрь тюремного блока. По полу глухо застучала трость.

      – Где он? – спросил пожилой, но ясный голос.

      – Вот здесь, достопочтенный…

      – Поставьте щит.

      – Как прикажете, достопочтенный.

      Трость постучала по камню, отдавая деревянным отзвуком, затем раздался лязг тюремной двери и… все пропало. Лишь разносилось по коридору кряхтение магов да поддерживающее заклинание. Как ни вслушивался Юлиан – тишина. Из того бессмысленного набора слов на Хор’Афе, которые сливались в монотонную бубнежку, вампир предположил: колдуны возвели вокруг камеры заслон, эдакий звуковой барьер, оставляющий все речи внутри.

      Что же делать? Юлиан пытался обратиться к Лётэ, по подобию того, как это делала матушка, переговариваясь с ним ночами. Тогда она закрывала глаза, откидывалась в кресле и замолкала, мысленно концентрируясь. А когда возвращалась из этого погруженного безмолвия, рассказывала новости из Йефасы. Однако Юлиан еще не чувствовал ни совет, ни Лётэ фон де Форанцисса, и все его забавные потуги, когда он пыхтел, закрывал глаза и пытался что-то узреть, так и остались пустыми. Матушка уверяла сына, что еще пару десятков лет, и Глава совета зазвучит в его голове и ясно почувствует, где Юлиан. Всего лишь пара десятков – усмехнулся про себя горестно Юлиан. Не было у него этого времени.

      Тогда, в который раз, он бессмысленно заметался в кандалах, изгибаясь сильным телом в разные стороны. Пытался хоть как-нибудь вытащить из неглубокого паза в стене оковы. И все безрезультатно. Это были чары. И пусть Юлиан был к ним невосприимчив, но магия заключалась сейчас не в нем, а в этом легком металле, что больно сдавил горло, руки и ноги. И с этим граф ничего поделать не мог. Лишь смириться. Ему оставалось отдаться воле судьбы и понадеяться на эту капризную даму.

      Время снова потекло медленной рекой, еле-еле. На Юлиана легла слабость, навалилась здоровенным камнем, придавила, и он в отрешенном состоянии