Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]. Анджей Сапковский

политику короля Жигмонда? И поддержит его инициативы? Действенно?

      – Очень бы хотел, – фыркнул раскинувшийся за столом крестоносец Готфрид фон Роденберг, – воистину был бы очень рад услышать ответ на этот вопрос. Узнать, когда же мы можем ждать действенного участия польских войск в антигуситском крестовом походе. Из уст объективных хотелось бы мне это узнать. Так что я слушаю, monsignore Орсини. Все мы слушаем!

      – Конечно, – улыбнувшись, добавил Шлик, не спускавший глаз с Олесьницкого. – Все слушаем. Чем окончилась ваша встреча с Ягеллой?

      – Я долго беседовал с королем Владиславом, – проговорил несколько опечаленным голосом Орсини. – Но, хм-м… Без всякого результата. От имени и по уполномочию Его Святейшества я вручил польскому королю нешуточную реликвию… один из гвоздей, коими наш Спаситель был прибит к кресту. Vere, если такая реликвия не в состоянии христианского монарха воодушевить на антиеретический крестовый поход, то…

      – То это – не христианский монарх, – докончил за легата епископ Конрад.

      – Вы заметили? – насмешливо поморщился крестоносец. – Лучше поздно, чем никогда.

      – Видимо, – вставил Людвиг Бжегский, – на поддержку поляков вера рассчитывать не может.

      – Польское королевство и польский король Владислав, – в первый раз открыл рот Збигнев Олесьницкий, – поддерживают истинную веру и Петрову Церковь. Максимально возможным способом – денариями святого Петра. Этого ни один из представленных здесь вельмож о себе сказать не может.

      – А-а! – махнул рукой князь Людовик. – Болтайте что хотите и сколько хотите. Тоже мне – Ягелло христианин! Это неофит, у которого под шкурой постоянно сидит дьявол!

      – Его язычество, – выкрикнул Готфрид Роденберг, – очевиднейшим образом проявляется в дикой ненависти ко всей немецкой нации – опоре Церкви, в особенности же к нам, госпитальерам Светлейшей Девы, antemurale christianitatis[349], своей грудью защищающим католическую веру от нехристей. Кстати, уже двести лет! Правда и то, что этот Ягелло – неофит и идолопоклонник, который, чтобы истерзать орден, не только с гуситами, но и с адом самим готов стакнуться. Да и вообще не о том нам сейчас рассуждать надо, как убедить Ягеллу и Польшу присоединиться к крестовому походу, а вернуться надобно к тому, о чем мы в Пресбурге тогда, еще два года назад, на Трех Царей, совещались, как бы нам на самою Польшу с крестовым походом вдарить. И на куски разодрать этот гнилой плод, этого ублюдка городельской унии[350]!

      – Ваши слова, – очень холодно проговорил епископ Олесьницкий, – похоже, стоят самого Фалькенберга. И неудивительно, ведь не секрет, что и пресловутые «Satyry» надиктовали Фалькенбергу не где-нибудь, а именно в Мальборке. Напоминаю, что названный пасквиль осудил собор, а сам Фалькенберг вынужден был отречься от своих позорных еретических тез под угрозой костра. Прямо-таки странно звучат они в устах человека, говорящего об antemurale christianitatis…

      – Не злобствуйте, епископ, –

349

форпост христианства (лат.).

350

уния Польши и Литвы, заключенная в 1413 году в селе Городля.