Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]. Анджей Сапковский

ее кретинским поведением и поступками. Я не стану комментировать тот факт, что, стремясь быть благородным, ты показал себя глупым, кинулся на помощь разбойникам и поддержал их в бою с силами правопорядка. Я не стану ехидничать, надеюсь, даст Бог, этот факт чему-то тебя научил. Но обещаю: если ты еще раз сделаешь что-то подобное, я брошу тебя на произвол судьбы. Необратимо и окончательно. Запомни, осел, заруби себе на носу, болван: никто не придет тебе на помощь в беде, ибо только идиот торопится спасать других. Если тебя зовут на помощь, надо повернуться к нему задом и поскорее удалиться. Обещаю: если в будущем ты хотя бы голову повернешь в сторону бедняка, девушки в затруднительном положении, обижаемого ребенка либо убиваемой собаки, мы расстанемся. А потом уж изображай из себя Персеваля на собственный риск и страх.

      – Шарлей…

      – Молчи. И помни – я тебя предупредил. Я не шучу.

      Они ехали по лесным полянам, по доходящим до стремян травам. Небо на западе, затянутое рваными перьями облаков, ярилось лентами огненного пурпура. Темнела стена гор и черных боров Силезской Просеки.

      Едущие в авангарде Ноткер фон Вейрах и Вольдан из Осин, серьезные и сосредоточенные, распевали хвалебную песнь, время от времени возводя к небу глаза из-под поднятых забрал. Их пение, хоть негромкое, звучало возвышенно и сурово:

      Pange lingua gloriosi

      Corporis mysterium,

      Sanguinisque pretiosi,

      Quem in mundi pretium

      Fructus ventris geneosi

      Rex effundit Gentium.

      Несколько поотстав, достаточно, чтобы не мешать собственным пением, ехали Тассило де Тресков и Шарлей. Оба, далеко не так серьезно, напевали любовную балладу:

      Sô die bluomen üz dem grase dringent,

      same si lachen gegen der spilden sunnen,

      in einem meien an dem morgen fruo,

      und diu kleinen vogelln wol singent

      in ir besten wîse, die si kunnen,

      waz wünne mac sich dâ geîchen zuo?

      Следом за певцами ехали шагом Самсон Медок и Рейневан. Самсон прислушивался, покачивался в седле и мурлыкал. Было ясно, что слова миннезанга он знает и, если б не хранимое инкогнито, охотно присоединился бы к дуэту. Рейневан был погружен в мысли об Адели. Однако сосредоточиться было трудно, поскольку замыкающие кавалькаду Рымбаба и Куно Виттрам не переставая орали пьянчужные и непристойные песни. Их репертуар казался неисчерпаемым.

      Пахло дымом и сеном.

      Verbum caro, panem verum

      verbo carnem efficit;

      fitque sanguis Christi merum,

      et si sensus deficit,

      ad firmandum cor sincerum

      sola fides sufficit.

      Возвышенная мелодия и благочестивые стихи Фомы Аквинского не могли обмануть никого, знать, рыцарей опережала их репутация. При виде кортежа в панике разбегались бабы, собирающие хворост, словно серны разлетались девушки-подростки. Дровосеки удирали с вырубок, а вспуганные опасностью пастухи забирались под овец. Убежал, оставив без присмотра тележку, дегтяр. Умчались, задрав рясы по самые задницы, трое бродячих Малых Братьев. Их нисколько не успокоили поэтические строки Вальтера фон дер Фогельвайде.

      Nü wol dan, welt ir die wârheit schouwen,

      gen wir zuo des meinen hôhgezîe!

      der est mit aller sîner krefte komen.

      Seht an in und seht an werde frouwen,

      wederz dâ daz ander überstrîte:

      daz bezzer spil, ob ich daz hân genomen.