На старых дачах. историк-краснодар

Но с теми судьями вообще разговор отдельный; они знали, чего добивались. Они видели в нас опасность, выходящую за рамки закона; даже если мы на самом деле никакой опасности не представляли. Нельзя судить по закону – надо быть выше закона. А праздные зеваки, так им всё равно; они ничего не понимают. Они видят и оценивают других только в своих узких рамках. И не в состоянии взглянуть дальше.

      Добрый товарищ думает, что всему виной – наш общий недруг. Но ведь дело не в нём, а в судьях, что послушали. Он ведь ничего не придумывал. Да и мы не скрывали. А женское сердце… Да и не только женское. Если тебе не сохранили верность, не стоит о том убиваться. Этот человек тебя не стоит. Скажу тебе, вне зависимости от того, как ты это воспринимаешь; вне зависимости от того, поможет ли это тебе или нет. Не поможет. Но мне ничего не остаётся, кроме повторения. Как и у врача, который умирающему человеку назначает то же лекарство, которое в данном случае слишком слабое; потому что не может не лечить и спокойно, опустив руки, ждать смерти. И все мы пытаемся друг друга лечить, и никто не пытается лечить сам себя. Виднее ли со стороны, в чём причина, и как с ней бороться, или всё-таки изнутри, из тех глубин, которые доступны только тебе самому и которые ты не выскажешь, даже если и попытаешься? Как много вопросов… Как мало ответов… А может, что никаких ответов нет, и даже вопросов тоже нет. И лечения никакого нет, и никто не умирает. И никто не остался инвалидом. Может, это наше воображение, и ничего больше.

      А может, что и мира никакого нет, и всё, что происходит, это только картина в нашем мозгу. Предполагать можно всё что угодно. Но мы упираемся в наши рамки, за которые заглянуть не в силах. А гадать можно и придумывать, но опять мы упираемся в эти же рамки. Ньютон пытался выяснить скорость света при помощи двух фонарей. И мы пытаемся понять, как должен жить человек, которому отменили смертный приговор путём уничтожения старого суда. Как надо выйти из своих нор, и куда потом идти. Есть надежда… Ведь и в норах мы не жили, и не представляли себе, как это. А вот научились же. Надеюсь, и ты научишься жить без любви; вернее, с разбитой любовью. Научились искусству шпионской жизни, не будучи шпионами. И никто нас не готовил… А может, что так оно и лучше.

      А мир катится вперёд, и нас не спрашивает. И мы поневоле катимся вместе с ним. Пассажиры мы, или водители? Скорее всего, водители, но на узкой и скользкой дороге. И заносит нас, ударяя в бордюры, снося в кюветы. И застреваем на обледенелых подъёмах, и жди оттепели, пока растает. А на обледенелых спусках летим вниз… Вьёмся по горным серпантинам, стараясь не глядеть в глубокие пропасти; несёмся по равнинам, где нет никаких поворотов, и вообще не за что глазу зацепиться, и где монотонность убаюкивает, усыпляет; на длинных мостах боковой ветер сдувает к перилам. А мы – продолжаем путь. Кто-то сорвался в пропасть, кто-то заснул и на полном ходу ушёл в кювет. Другие останавливаются, смотрят… Ничем не могут помочь. В пропасть может спуститься только альпинист; на дно реки – только водолаз. Едем дальше. Кто тебе